Алексей Галанин

 

Из приложения к «Избранному» 1987 г.

 

НАШЕСТВИЕ

Над золотым церковным куполом

Взметнулся огненный язык,

И между балками захрупало,

И омрачился чадом лик.

 

Двумя слезами черносмолыми

Оплакав плавящийся храм,

Промчался искрою над сёлами

К предельным трисвятым горам.

 

И, едким дымом облечённые

(Терялись в клубах стремена),

Глядели вслед татары конные

И усмехался Сатана.

 

​

ЗВЕЗДА

​

Далёкий путь во мглу бежит,

Валежник под ногой трещит,

Незримый нетопырь кружит

И ночь встаёт, как чёрный щит.

 

И на щите горит звезда,

Нема, спокойна и горда,

И я, покинув города,

За ней иду, иду всегда.

 

И ночь тиха, и сумрак нем,

Я должен свой нести ярем;

Звезда ведёт волхва затем,

Чтоб встретить новый Вифлеем.

 

Звезде положено сиять,

Младенцу – мир благословлять,

Мир должен Господа распять,

А Божья Мать – родить опять.

 

​

КРУГИ

​

Земля походкой черепахи

Бредёт по древнему пути –

То чашами, то черепами

На повороте захрустит.

 

Стоокий Аргус небосвода

Следит задумчив, как я,

Не зная броду, лезу в воду,

Ища истоки бытия.

 

А бытие волчком кружится

Вокруг бездольного певца,

Вонзая огненные спицы

В заиндевелые сердца.

 

​

ПРОШЛОЕ

​

Часы отбрасывают миги

В небытие – им не восстать,

Словно прочитанные книги

Страшась их вновь перечитать.

 

И корчатся в огне страницы

Прошедших дней, недель и лет,

И прошлое не сохранится,

И век залижет года след.

 

И жизнь без прошлого – окрепла,

И твёрдо мы идём, пока

Не обнаружим среди пепла

Полусгоревшего листка.

 

И человек из мёртвых литер

Захочет возродить слова,

Но тщетно! Встал и руки вытер,

А дым глотает синева.

 

​

УЗНИК

​

Кровавый луч разрезал горы,

Воспламеня высокий снег –

Тот первый луч зари, который

Красив, как первый человек.

 

Топча сияющей стопою

Пурпурный сок небесных лоз,

День над стоглавою толпою

Нимб солнца юного вознёс.

 

Тьма откатилась по теснинам,

Как океан по руслам рек,

И вновь оставила невинным

Всю ночь томимый ею снег.

 

Властитель гор крыла расправил,

И с золота стекала аль,

И горний хор его восславил,

И вспенился Святой Грааль.

 

Но я сокрыт во мгле пещерной

И лишь угадываю свет,

Ища полночный, тайный, верный,

Всеразрешающий ответ.

 

И что мне блеск дневной лазури,

И что мне зрение и слух –

Владыка с ликом Птицы Бури

Когтит мой сокровенный дух.

 

И отупляет ослепленье,

И Бог безмолвен, как кумир…

Когда же Слово Избавленья

Отверзнет мне широкий мир?

 

​

ПТЕНЕЦ

​

Птенец беспёрый пробовал летать,

Но крылья не смогли его поднять.

Ему теперь не деться никуда –

Лежит в тени от своего гнезда.

И мы его обходим стороной,

И мы надеждой тешимся больной,

Что, может быть, на нас за это враг

Когда-нибудь свой не опустит шаг.

Я верю в то, что милосерден Бог.

Но вот беда – птенец уже издох.

И сами мы давно под сапогом,

Когда не можем думать о другом.

 

​

ПОСЛЕДНИЙ БУНТ

​

Звезда Полынь упала в воды,

Полынью воды потекли,

Пьяня отчаяньем свободы,

Как жарким ядом, грудь земли.

 

Такие вынеся потери

И ожидая – не скорбят:

Рабы – герои, дети – звери,

Когда архангелы трубят,

 

Когда снимаются печати,

Из чаш плывёт кровавый ток –

Основу спрятанных проклятий

Попятный обнажил уток.

 

Что не потеряно сегодня,

Придётся завтра потерять –

Антихристова иль Господня

Равно рабов палит печать:

 

И те, что смертность осознали

С язвящей метой на челе –

Последней чашей запылали

И расплеснулись по земле!

 

​

ВАРТАРИ

​

Покоя сумрачные вратари

При государственных Вратах,

Я вижу, вижу – чёрный Вартари

У вас свивается в руках!

 

Шурша змеёю окольчуженной,

Мне зашивает дерзкий рот:

Молчи, поэт обезоруженный,

У благочестия Ворот.

 

Но нет – не чёрное, а пёстрое,

А красное оно! Из уст

Выходит лезвие двуострое –

И он разрезан, мёртв и пуст.

 

Засовы ветхие разрушатся,

Когда вспоётся песня Дня.

Я не хочу Закона слушаться –

Пусть он послушает меня!

 

​

Из цикла «РАКИ»

​

Пойман рак. Он был поэтом,

Он любил стихи кропать.

Ждёт укроп его за это,

Покраснеет скорлупа,

 

Острый ум с клешнёю острой

На одно обречены –

В этой нашей доле пёстрой

Нам поэты не нужны.

 

И вращается планета,

И воззрились в небеса

Недобитого поэта

Недопитые глаза.

 

 

ТРЕУГОЛЬНИК

​

Дьявол мир разбил на треугольники,

И в одном из них вершина – я.

Две других вершины – соневольники,

Беззаветные враги-друзья.

 

Непутёвый треугольник кружится,

Три вершины тщится слить в одну.

Кровь из трёх сердец смешалась – лужица:

Ты глотнёшь, она и я глотну.

 

Друг у друга ищем мы прощения

И надеемся порой: а вдруг

Силою безумного вращения

Треугольник обратится в круг?

 

Но надежды, дерзкие крамольники,

Не избегнут топора и плах…

Вечный дьявол чертит треугольники,

Расставляет пешки на углах.

 

​

УМИРАЮЩИЙ

​

Он тяжко болен, он дрожит и бредит,

Озноб на помощь призывает страх,

И сорок сороков гудящей меди

Гремят в его оглохнувших ушах.

 

Он ждёт, что вот сейчас свершится кара

За всё, что он посмел когда-то сметь,

И зарево холодного пожара

Бросает блеск на огненную медь.

 

И скалится гнилая пасть могилы,

Шипит слюной на земляных губах,

И кто-то чёрный и ширококрылый

Застыл, свечу сжимая, в головах.

 

А утром вскрыли и зашили снова,

Кладбищенский туман был сер и густ,

И над могилой призраком былого

Застыл слепой спокойный медный бюст.

 

 

ПОСЛЕДНЕЕ ПРИЖИЗНЕННОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

 

Когда-нибудь на земле больше не будет войн,

земля облегченно вздохнёт,

а небо растворит в своей синеве

дым от последнего взрыва.

 

И это небо будет голубое-голубое,

как на старинных итальянских фресках,

с белыми облаками, очерченными золотом,

вместо бомбовозов.

 

И снова слава и позор порастут быльём,

и жёлтые вихры одуванчика

просунутся между серых ребер

давным-давно истлевшего солдата.

 

И дождь смоет кровь, и грязь, и грех,

и птицы, пережившие последнюю войну,

будут петь так же, как пели

перед самой первой в мире войной.

 

Давай заглянем в это будущее, солдат,

из нашей раскаленной глинистой траншеи,

давай услышим это пение и свист,

чтобы не слышать свиста своей пули.

 

Когда-нибудь на Земле больше не будет войн,

мягкий язык Времени залижет окопы,

руины, воронки и могилы –

но нас с тобой уже не будет.

Ни одного человека не будет.

Ни одного человека.

Ни одного.

 

 

Из «Общих тетрадей» (по выборке 1986 г.)

 

МАСЛЕНИЦА

​

И вот опять февраль метелью

Кружит над утлым фонарём,

И масленичной канителью

Мы наши души уберём.

Наймём за два с полтиной санки,

Полозьями разбрызнем снег,

И снова праздничной гулянки

Нас развлечёт короткий бег,

И снова розовые губы

Сквозь иней буду целовать,

И пара матовые клубы,

Как год назад, опять вставать

Над мискою с блинами станут,

И под веселье бубенца

Опять о рёбра гулко грянут

Всё позабывшие сердца…

Всё позабывшие, поскольку

Целуем мы уже других,

Зажавши маленькую вольку

В кулак, как непослушный стих,

И вспоминать не позволяя

О том, что только год назад

С тобой смеялись мы, гуляя,

С тобой ловили снегопад,

С тобою слушали полозья

И ели жаркие блины,

И рвали праздничные гроздья

Огромной розовой луны…

Зачем? Тот снег давно растаял

И реками утёк в моря,

И душу я тебе измаял,

Как и себе – и, видно, зря,

И первой летнею грозою

Пришла измена на два дня,

И жёлтой знойной полосою

Отгородилась от меня

Ты тем июнем – ну и ладно,

Наверно, это поделом,

Чтоб было больше неповадно

Играть искрящимся стеклом,

Которое так просто бьётся,

Как лёд, и тает, словно лёд;

Оно любовью не зовётся,

Оно придёт – и вновь уйдёт.

И снова будет – просто скука

И поиски любви иной;

Но вся судьба моя – порука,

Что не произойдёт со мной

Того, что «истинной любовью»

Поэты старые зовут –

Не подхожу я к их условью:

Я так привык, что люди лгут,

Я так отвык во всём серьёзном

Им доверять – я слишком стар,

И мне, я полагаю, поздно

Искать каких-то вечных чар –

Чар золотых, а не стеклянных,

Не на полгода – навсегда,

Горячих, прочных, постоянных

И неизменных. Вся беда

В том, что не золота, а меди

Бог мне на сердце отпустил;

Я – господин иных наследий

И верный раб иных удил,

Готовый драться медным жаром

За правду, веру и страну –

Но не поддаться сладким чарам,

Не радостно пойти ко дну,

Одним влекомый человеком.

Я не таков. Как ни мети

По всем души моей сусекам –

Такой любви там не найти.

Зато другой, стеклянной – хватит

Хоть на такой вот карнавал:

Её не скоро тот истратит,

Кто лишь в забаву целовал.

И в этом бурном мясоеде

Моя душа вполне чиста,

И я скую тебе из меди

Серёжки сроком до поста.

 

​

ДОБРОДЕТЕЛЬ

​

Может смертный мерить добродетель

Мерою условною своей –

Ах, как много дыр и щелей в ней,

Но за это человек в ответе ль?

 

Дьявол нас опутал сотней петель,

Манит сонмом призрачных огней –

И блуждаем мы среди путей,

Словно заплутавшаяся Гретель.

 

Но костями в чаще нам не лечь –

Пламенем горящий Вышний меч

Просекает светлую дорогу.

 

Сталь зажата в праведной руке,

И пылает на её клинке

Добродетель, как дорога к Богу.

 

 

ВОЖДЬ

​

Он – впереди, и только плечи,

Крутой затылок видим мы;

Бредём за ним, как гурт овечий,

По снегу сумрачной зимы.

 

Он говорит – но я не внемлю

Ему, как и никто из нас:

Мы только втаптываем в землю

Тела врагов и клочья фраз.

 

И пьяный ветер наши трупы

Заносит около пути…

Мы не глядим на них; мы тупы;

Нам должно лишь за ним идти:

 

Он – впереди. И путь наш длится

Неудержим, уверен, прям,

И страх один: вдруг обратится

Наш Вождь незримым ликом к нам?

 

 

***

​

Земля гудит и спящих будит,

Как бубен, круглый и тугой,

И нам необходимо будет

На кожу наступить ногой,

 

И, словно тысячам горошин,

Бренчать, и прыгать, и греметь…

Могучий вызов Бубном брошен –

Ему Трубы ответит медь

 

Из выжженного небосвода,

Из Солнца жаркого жерла;

И возродится вновь природа,

Чтоб жить иначе, чем жила.

 

 

 

 

МОЛЕНИЯ (1983)

 

УБРУС

​

Тебя сковала цепь закона –

Не Твоего закона, Спас! –

Была вколочена икона

В густой резной иконостас.

 

И, пред иконой помолившись,

Пред ризным бледным серебром,

Шли, именем твоим прикрывшись,

И на войну, и на погром.

 

Когда олифа потемнела

И омрачился образ Твой,

То малевал художник смело

На старом слое новый слой.

 

Народ был бит и назван трусом,

Он сам не знал, сколь он велик, –

Но слёзы отирал убрусом,

Запечатлевшим первый Лик.

 

​

ДВА СПАСА

​

Вздымается ночь высоко

И колоколом гудит,

И Спаса Ярое Око

Из ночи в меня глядит.

 

Под огненным этим взором,

Что тучи пронзил, клубя,

Убийцею или вором

Я чувствую вновь себя.

 

Да, крал я чужие строки

И сам убивал свой стих;

Гряди, Судия жестокий –

Я каюсь, я пал и стих.

 

Но гаснет Ярое Око,

Восход золотит леса,

И смотрит, простив, с востока

Мой Спас – Златые Власа.

 

​

МОНАСТЫРЬ

1

Как гулки каменные своды,

Как прочен чёрный монастырь:

Проходят войны, люди, годы –

Стоит недвижный богатырь,

 

Увенчан куполом церковным,

Как древний витязь – шишаком,

И молится своим бессловным,

Неясным миру языком.

 

Стоит, как камень меж былинок,

Как меж подёнок – человек;

Перебирает чётки инок,

Перебирает годы век.

 

И гром раскатится по небу,

И молнией пронзится мгла,

Когда не сумрачную требу

Вас призовут колокола.

 

2

Там, за стеной, проходит время

И оставляет дымный след…

Но сбросившим мирское бремя

Неважен счёт веков и лет.

 

День первый или день последний,

В одном году, в ином году –

Мы от обедни до обедни

Считаем суток череду.

 

И своды солнце заслоняют,

И сотни бед, и сотни зол.

Монахи благостно склоняют

Колени на гранитный пол.

 

А можно ль выглянуть за стену?

Да, если хочешь, человек:

Там станешь тленом, равным тлену,

Которым стал твой давний век.

 

3

Ты думаешь – они уснули,

Седые своды и кресты,

Не слышишь в колокольном гуле

Надежды, веры и мечты?

 

Ты думаешь – навеки замер

Окаменевший водопад?

Нет! Теплятся под образами

Огни негаснущих лампад.

 

Ты думаешь, что стен одежда

Непробивемо густа?

Нет, в нас живёт своя надежда,

Она вольна, она проста:

 

Что, пережив свои мученья

Смертей и бурь, войны и гроз,

Земля дождётся воскресенья

И мир воскреснет, как Христос.

 

​

СПУТНИК

​

«Меня в друзья себе возьми –

Я чист пред Богом и людьми».

 

Я посмотрел: и вправду чист,

Чист, как без текста белый лист.

 

«Меня ты на плечи взвали:

Нечист я, но – в земной пыли».

 

Я посмотрел: и да и нет –

И пяль земли, и Бога след.

 

И выбрал первого: «Сквозь пыль

Пройди со мною сотни миль,

 

И эту чистоту и ясь

Я проведу сквозь пыли и грязь.

 

И на тебе за сотни бед

Оставит Бог свой след и свет».

 

​

РАБЫ

​

Мы отступили, не начав борьбы,

И головы склонили, утешаясь,

Что мы-де слуги, вовсе не рабы –

Но сами в этих мыслях сомневаясь.

 

Мы смотрим вниз, не поднимая глаз,

И видим лишь свои – чужие! – нивы,

Мы слушаем, но слышим лишь приказ,

Спеша его исполнить торопливо.

 

Закон спокоен, властен он и прост.

Мы лишь порою ночью поднимаем

Глаза, и плачем от мерцанья звёзд,

Клянём судьбу – и снова засыпаем.

 

Но мы же можем встать против судьбы,

Всех ужасов угрюмого Эреба!

Вы лишь услышьте пение трубы,

Увидьте голубое знамя неба!

​

​

​

Ещё из «Общих тетрадей» 

​

МАСЛЯНИЦА

​

Вот – масляница! Снег и тройка,

И скрип тугих полозьев нов,

И на пари глотаешь бойко

Сто жарких масляных блинов,

 

И забываешь все печали,

И весел крик при свете звёзд…

Но, как ковёр, ее скатали,

И наступил Великий пост.

 

Но что-то всё ж напоминает

Среди Великого поста,

Что день на ночью наступает

И Воскресение Христа.

 

​

СВЕЧИ

​

Да, я бываю груб порою

И непростительно угрюм.

Но ямы я другим не рою

И ставлю свечи я Царю.

 

И свечи плавятся и плачут –

О Нём? По мне? По ней? По ком? –

Но обещают мне удачу

Светящим бледным языком.

 

И, дети грустных поколений,

Надежду мы от них берём,

И я склоняюсь на колени

Перед Единственным Царём.

 

​

ПОЛОСТЬ

​

Нет, это не медвежья полость,

Не тройка борзая и снег,

И не звенящий на всю волость

Валдайских колокольцев смех.

 

Нет, это не брюшная полость

И не скользящие кишки,

Не смесь кроваво-красных полос

Вокруг хирурговой руки.

 

Нет, но вокруг такая голость,

Но так душа моя пуста,

Но сердце – ледяная полость,

А если проще – пустота.

 

​

ПРОРОКИ

​

Не спорь с венчанными пророками,

Пророков же в лохмотьях – бей.

Пленённый призрачными строками,

Не забывай юдоль скорбей.

 

Вещая о несуществующем,

Они стремятся покорить

Нас всех – немногим, завтра чующим,

Но не умеющим творить.

 

Но нам не изменить грядущего,

И им не изменить его.

Живи сегодня, ради сущего

Своё справляя торжество.

 

​

ЛЮБИМОЙ

​

С Роком спорить многие ли смели?

Надо принимать и не пугаться.

Мы влюбиться вовремя сумели,

Так сумеем вовремя расстаться.

 

Счастье выпито, грядёт страданье,

Легче будет нам поодиночке.

Было – светлое воспоминанье,

Вовремя поставленная точка.

 

Этой ночью, призрачной и сонной,

Каждый выберет себе дорогу,

И за грех, совместно совершённый,

Порознь будем отвечать мы Богу.

 

​

ИЛЬЕ ОКАЗОВУ

​

Твой помысл был о наказаньи

Тем, кто попрал твою страну,

Когда под стенами Казани

Ты лук упругий натянул.

 

И образ Бога-Человека

Вознёс над ратью Иоанн,

И ужаснулася Сумбека,

Затрепетал татарский стан.

 

А ты среди лесов и гаев

Упёрся в небо шишаком –

И так стоял Аказ Тугаев

Над окольчуженным полком.

 

И рядом Иоанн из мрака

Бровей следил железный бой,

И мощь Христа и Кугурака

В тот грозный день была с тобой.

 

Пусть стебель жизни твёрд и ломок –

Ты видел, словно наяву,

Как в дальнем будущем потомок

Струной натянет тетиву.

 

​

МЕДНЫЙ АНГЕЛ

​

В вечернем сумраке густом

Склонился ангел над крестом.

 

Из меди руки и хитон,

Горячей медью плачет он.

 

Когда луна белым-бела,

Он расправляет два крыла

 

И сквозь струящуюся тьму

Летит к оконцу моему.

 

И через этот медный взгляд

Я вижу далеко назад,

 

И вспоминаю все стихи,

Все прежние мои грехи,

 

Любви, надежды, боль и страх,

И дом в заснеженных горах…

 

И вспомню, может быть, потом

И ту, что дремлет под крестом.

 

 

ДЫРОКОЛ

​

Осклабившись железной пастью,

Хватает он бумагу. Лист

Ползёт, приговорён к несчастью.

А он, спокойный фаталист,

 

С холодным лязгом гильотины

Вонзает свой пружинный зуб

И, острую встопорщив спину,

Лобзает белоснежный труп.

 

Вот так и я, быть может, грянусь,

Чтоб нож мой ветром просвистел,

А может статься, я останусь

Всего лишь дыркой на листе.

 

 

СНЫ

​

Сиянием речной блесны

Лучи рассвета появились.

А кто-то собирает сны,

Которые уже приснились,

 

Когда малинова заря

И сновидения исчезли,

И, Солнце, вам благодаря

С коней полночных мысли слезли.

 

Ты снишься мне, а я тебе,

И мы переплетаем речи…

Благодарение судьбе,

Что нам дала хоть эти встречи!

​