КОГДА КОНЧАЕТСЯ ВРЕМЯ
Стихи, рассказы и пьесы Ильи Оказова
ИЗ ПИТЕРА ХЭМИЛЛА
«Van der Graaf Generator»
СОКРОВЕННЫЙ МУЖ
Здесь, в зеркале перед нами –
Все мыслимые вопросы,
все привычные шутки.
Ты спрашиваешь неуверенно,
как тебе быть дальше,
как будто есть ещё выбор –
но можно лишь вторить песне и дальше,
надеясь, что всё учтено…
Этой ночью всё так необычно:
дух мой твёрд, а тело смятенно –
а может быть, это кажется
только мне?
Но, мой верный, мой вечный спутник,
разве можем мы обмануться друг в друге –
Ты и Муж Сокровенный?
И я размышляю: «Как всё-таки странно
пройти сквозь подобные перемены
и даже не ведать, зачем это нужно –
разве что время теперь такое?»
Но я уклоняюсь от этих мыслей,
мне не хочется выяснять,
что такое безумье –
бесконечная зыбь страстей,
иль прибежище всех Сокровенных,
или пламеннейшая молитва,
или трещина в нашей плотине?
Да, она треснула – разлом и взрыв:
этой беды мы не предусмотрели,
хоть и казалось, что всё учтено…
А теперь ты испуган,
ты взлетаешь на воздух,
зная, что не о чем больше заботиться
ни тебе, ни кому-нибудь кроме тебя –
Но разве могу я покинуть тебя в этот час испытанья?
Разве я виноват, что вижу слёзы твои?
Эти странные тени, замкнув свой круг,
всё откроют тебе,
если только ты сам
не успел ещё этого сделать…
Но даже теперь мы с тобою не брошены:
выгляни в полночь,
и увидишь цветные сполохи –
они подают нам знак:
люди не так далеко,
их ещё можно догнать,
и нас держит одно лишь наше
немое оцепененье.
Когда приходит безумье – дай ему меня захлестнуть,
слабого и разбитого, окаянного, благословенного,
дай ему угасить мою жизнь,
овладеть моею душой,
дай ему сделаться мною!
Может, нам и не хватит времени,
чтобы вечно вместе бежать
к полосатому горизонту,
на его беззвучный призыв;
может, ты не неправ, так упорно
держась за избранный путь –
и всё же
у тебя пока есть ещё время,
у тебя ещё есть время…
ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ
Как-то в минуту смятенья, когда уже брошены кости,
В завтрашний день заглянув и пытаясь припомнить вчерашний,
Он удивился: что делаю я здесь на поле сраженья,
Где никого, кроме тени моей? – и, пожавши плечами,
Встал и пустился в дорогу,
не преклонивши колен.
Он оставлял за собой тщетный труд и спалённую землю,
Дым за спиною его заструился – он снова свободен,
Снова свободен бежать, и напасть, и сразить свою гибель,
Не за добычею, не за удачей, всё дальше от дома:
Поздно уже обернуться –
разве что в каменный столп.
Вдаль одержимо стремится под посвист безумного ветра,
Пусть пролагая в снегу, через лес, через дол, через гору,
Вдаль, наугад, спотыкаясь, блуждая, плутая вслепую,
Падая и поднимаясь, – пока его ног отпечатки
Ровною длинною цепью
Не протянулись за грань.
Словно стрекалом неведомой ереси в пекло гонимый,
Зная, что поздно теперь колебаться, что нету возврата –
Прошлое следом бежит, и грядущее ставит засады,
Он окружён, – но идёт, подкрепляемый верой и страхом,
Мир свой неся на плечах, отшвырнув бесполезные кости,
Изо дня в день выживая, упрямо и бесповоротно –
Вьётся позёмкою жаркой
повесть дороги его.
Он ни рабом, ни заложником времени быть не согласен,
Прошлому в сети его не поймать, а грядущему – вряд ли;
Он ещё жив, он свободен и не признаёт пораженья,
Он ещё мчится вперёд, пепеля за собою дорогу;
Поздно уже обернуться –
Разве что в каменный столп.
Только спалённую землю и пепел забытой гордыни
Он за собой оставляет, стремясь к неназначенной цели;
Не удержав ничего и удерживать не собираясь,
Он выживает; снега впереди и огонь за спиною –
Что ещё нужно тому, кто вступает за грань сновиденья?
Выжжена прошлая жизнь, но теперь он наверное знает:
Только его, и ничьею
Больше была эта жизнь.
СТРЕЛА
За пустошью башни ощерила даль, и всадники проклятой богом страны
Летят, уходя от судьбы;
Посулы неискренних договоров, предвестия неотвратимой войны
Напрасные к небу мольбы
Копытами втоптаны в вязкую топь
в неистовой скачке по кочкам болот –
Над ними мелькает слепая луна,
и ветер невнятно пророчит исход,
Свистя из сереющей мглы.
Безумные лица скрывает башлык, и скулы под кожей топорщат углы,
И бледные всадники скачут в ночи
Быстрее летящей стрелы.
На плиты порога – из зыбких стремян,
царапают пальцы по створам ворот
И ищут защиты у стен.
«Святилище?» – сдавленный голос хрипит:
ведь если отвергнет последний оплот,
Не вынести новых измен.
Но ключ поворачивается, скрипя, и медленно падает ржавый засов,
Вторгается грохотом в дальнюю тишь недоброе эхо минувших веков –
И ужас острее иглы.
Ползком по ступеням; колонны во тьме
мерцают, как виселичные стволы,
И кто-то касается Тайных Дверей –
И слышится посвист стрелы.
Ты молишь о милости – словно её
скрывает в себе этот храм темноты –
Но наши надежды пусты:
Я рад бы помочь, но не в силах помочь –
я рядом с тобою, такой же, как ты,
Такой же бессильный, как ты.
И все мы ползём на коленях сквозь мрак,
и чертят часы свой невидимый знак
По вечности, цифры сметая во прах –
как медленно время, как призрачен страх,
И след залетевшего в память орла
прямей, чем любая стрела…
Как тянется ночь, как сужается путь,
как сделались тени внезапно светлы,
Как странно и чуждо не чувствует грудь
Пронзившей навылет стрелы.
ЛУНАТИКИ
Ночью безумное войско, стекаясь согласным потоком,
Движется в бой, и шаги по переулкам гремят.
Точно и чётко они наступают во мраке глубоком:
Неумолимая мощь, лунно-мерцающий взгляд.
Руки упёрты в бока, ноги пляшут в замедленной пляске –
Из заточенья рабов вырвала новая ночь;
Чувствуя близость рассвета, не чувствуют близость развязки –
Не ожидают, что день снова отбросит их прочь –
Так скоро и так далеко…
И ощущения их претворились в полуощущенья,
Дробно мелькают, колебля их разум, осколки виденья –
Но постигает ночная душа, принимая и веря,
Тайну рожденья в себе Красоты и рождения Зверя.
Жажда, влекущая коготь и зуб на убийство весны,
Жар, зажигающий кровь, распаляющий страстные сны –
Как мановения маятника, рассекают пространство,
И беспощадно учтивы размеренность и постоянство
Бледной и вечной луны.
И чередой бесконечною в самых диковинных позах
Через сознание из странные тени скользят;
Логика вспять шестерни обращает в пронзительных грёзах,
И ядовито язвит их зачарованный взгляд.
Может быть, всё это сон, но реальность смутней сновиденья,
Если оно открывает мне всю относительность зренья –
В этом – всё, и в этом – ничто…
Зыбкою чумою ползут, разбухая, ночные колонны,
Тайное действо к себе новых влечёт плясунов,
Чтобы когда-нибудь так же за ними весь мир ослеплённый
Сделал к пределам времен несколько шатких шагов.
Так объяви же свой новый набор, вербовщик-усыпитель,
Так призови нас покинуть покойных постелей обитель,
И пробуди нас ко сну, искусив глубиной,
Словно разверзнувшуюся землёю под тяжкой стопой
Замыслов слишком торжественных слишком дневного сознанья.
Я обыскал бы все трещины, все уголки мирозданья,
Тайны его одолел – если бы только успел,
Но скоро наступит рассвет,
Но скоро мой срок истечёт…
Как вы уснёте сегодня: привычно отдавшись снотворным,
Или учтивая ночь распорядится сама?
Встанут ли ваши тела на полночную вахту покорно,
Чтоб повлекла их луна, чтобы направила тьма?
Видишь – сплетаются в зеркале призраки жизни и смерти,
Видишь, как сон наяву возникает в слепой круговерти,
Змеями вьются бичи, гонят на пляску в ночи,
Воздух хватая и пальцы сплетя добела – промолчи!
Смутные рати лунатиков снова приходят в движенье,
Мерною пляской снимая докучное оцепененье –
Души размыты луной – следуй скорее за мной!
Я говорю, как во сне, но не стану просить извиненья:
Я – полуночник, как ты; эти танцы под лунное пенье
Нам предстоит оплатить самой высокой ценой;
Но, затерявшись с тобою в этой бескрайней метели,
Как же мы можем утратить то, чего мы не имели?
Я бы постиг мироздания самые тайные знанья,
Я разорвал бы предел – если бы только успел,
Но истекает мой срок,
Но истекает мой срок…
ПОЛЕТ ВСЛЕПУЮ
Я забываю всегда,
как безумны все вещи на свете,
И порою меня застигает врасплох
убаюкивающая осмысленность;
И полоска дороги собой повторяет
след стрелы в небесах.
Я выискиваю сучок
в очах ближнего своего –
под пятаками…
(Это время тупых орудий,
время тупых орудий…)
Мне ещё непонятно,
когда я успел проснуться,
Что подсказывает здравый смысл?
Но хоть мысль остаётся невысказанной,
я уже знаю,
я знаю,
что лечу вслепую…
То как холодный пот,
то как горящие уголья
Падают с неба монеты сквозь душу мою –
но она не становится мягче.
И на тёмном краю сновидений, дивясь пробужденью,
Я выдвигаю теории –
но им не поколебать
Это седьмое чувство,
от которого нет защиты.
Казалось, будто настало
время деяний;
Казалось, холод заставит
взяться за дело;
Язык мой кольцом свернулся в поисках формы –
Но я знаю,
я помню,
что и прежде летал вслепую.
Я желаю им скорости –
вниз, в пике, с рычащим мотором;
Я желаю сынам невесомости
выжить в этой игре со смертью;
Мы хотим замедления –
хоть бы и через срыв потока;
Мы толкуем о всякой всячине,
но это ничего не меняет,
нет, это ничего не меняет…
Я знал тогда,
что останусь совсем бездумным:
Что-то вырвалось и ускользнуло
из моей головы –
Пристегнувшись ремнями к крепости,
вместе с ней я летел вслепую…
И всё-таки мы успели
получить разрешенье
на свой последний полёт;
Так что там, внизу, кто-то должен
знать о нашем исчезновеньи.
Кто-то должен знать правду,
даже если все эти картины,
эти безмолвные зрелища
обвиняют меня и порочат –
посмертно;
Кто-то должен знать правду:
ничто не бывает таким,
как кажется…
Иногда этот мир наяву
гораздо более странен,
чем в самом диковинном сне…
ПЕСНЬ СИРЕН
Старые письмена, свинца тяжелей и древнее карбона,
угля черней – но горит красным и жарким огнём
Весть из былого; пиявками дней обескровлено слово –
Тайна, которую мне даже не пересказать;
Мраморный памятник юности, старости, жизни и смерти –
Долгая память поёт, запечатлённая в нём.
И вечный смех, и вечное пение
Привычной болью в грудь возвращаются –
Как будто я привязан к мачте,
Смех опаляет и слух, и разум.
Смех – словно иглы вдоль позвоночника,
Мудрее мудрых – от возвращается,
Едва я в зеркале увижу
Ваши виденья в своих зеницах…
Смех, шелестящий по Чёрному Поясу в пении негров,
Словно вышучивая шаткую веру мою,
Смех, что лукаво ломает логической лжи построенья,
Временем тяжким круша новых теорий узор –
И расколоты часовые стёкла
Волшебством неизбывной этой песни,
И ничто ничего уже не значит…
– Нет, Ничто – это значит очень много!
Так песнь сирены через столетия
Плывёт и в жилы мои вливается
Кипуче-пенистым шампанским
Одолевая тугие узы;
Так песнь сирены ко мне ласкается,
Меня целуя извне и изнутри,
Всё неотступней побуждая
Дерзко нарушить веленья долга.
Память грядущего, с прошлым столкнувшись, взорвалась шрапнелью –
Едко осколки язвят мой пересохший язык,
И пониманье рубцует следы их, сознание лечит –
Но пол коростой они бродят, гангрену будя.
Вновь эта песнь меня тянет вперёд, отдаваясь, как эхо,
В поисках радостей и в трепете рабских молитв…
Всё ей постыло и чуждо – всё, за исключеньем безумья,
Странной причудливости, жгучих прорывов сквозь век.
И, как прежде, ласкается к коленям
Этот смех, цепеня и мозг, и сердце…
Стала мачта столбом для бичеванья –
Ах, во что превращаюсь я, сирены?
Ах, во что превращаюсь я?
И – я ли?
ТЕРЯЯ ВЕРУ В СЛОВА
Нет, я не могу понять, –
как ты не можешь понять,
что я имею в виду?
Но я не умею – ну как я сумею
выражаться яснее?
Слова идут своим путём,
но то ли это,
что я имел в виду?
Но если и не сейчас,
то чуть раньше или чуть позже,
мы разрешим (я надеюсь)
проблему общенья:
Смотри, на листе пером
я царапаю собственноручно,
пытаясь добиться ясности –
Но ты всё не можешь понять…
А ведь большинство из того,
что мы с тобой говорим
(это надо иметь в виду) –
Мы говорим не всерьёз…
Покажи мне, что хочешь, на пальцах –
это будет не менее ясно,
это лучше, чем ничего –
Ведь мы никогда не умеем
выразить точно,
что мы имеем в виду;
Нам всё труднее общаться,
И это доходит уже
почти до абсурда.
И как мне суметь стряхнуть
Это разочарованье –
Я теряю веру в слова…
Нам всё трудней общаться:
пробиваясь сквозь чащу шифров,
я пытаюсь достигнуть связности,
пытаюсь добиться ясности,
пытаюсь извлечь хоть что-то
из общего образованья –
Я пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь,
но не могу понять;
Я твержу, но ты тоже никак
не умеешь понять,
Что я имею в виду,
что мы оба имеем в виду…
Иногда я не знаю,
почему я тревожусь,
но мне очень тревожно.
ПОСЛЕДНИЙ КАДР
Как ни занятно, забава моя меня держит при деле
(Раз уж я это признал – значит, оно не грешно):
В комнате тёмной я распределяю пространство и время:
Воспоминанья смягчаются, фотобумага желтеет –
Это уж точно не ложь,
это не может солгать.
Ты там сокрыта; глаза твои подведены наслажденьем,
Словно бы громко крича: ты – на пути перемен!
Ты поглощаешь без меры все мыслимые развлеченья –
Вкус твой отменно широк, и крючок незаметен в приманке,
Но в твоём облике – страх:
что-то, похоже, не так.
Химией воспоминанье своё закрепляя на плёнке
(Как на умерших часах цепенеет застывшее время),
Я упускаю опять этот последний свой кадр:
Именно тот, где она показалась немного иною –
Нет, не такою, какой
я её видеть привык!
Я был уверен, что ты вечно будешь самою собою!
Красная лампочка, мрак, бромистый лист, серебро
И тишина в ожидании контура – миг пересмотра…
Недопроявленным кажется прошлое – но постепенно
Призрак во мгле проступил, лёгкой колеблем волной:
Твой ли там образ – в бачке? Он ли стал неизбежным исходом?
Нет, я теперь не согласен, что выбор и путь твой был верен!
Но остаётся в руках
только немой негатив…
ПУТНИК В ТУМАНЕ
Мир неуклюже, неспешно колеблется в мутном смешеньи
Воздуха с белой водою – откроется ль первопричина?
Здания смутно маячат сквозь дымку – как будто в движеньи
Неторопливом, но ближе и ближе, пловучие льдины.
Я не стремлюсь в них войти – я хочу побродить одиноко;
Словно распоротый вреени шов поглощает судьбы
Вехи и меты, и Лондон прикрыл своё лунное око;
Шествует зоной, обычно запретной для пешей ходьбы
Путник в тумане.
Я огрызаюсь, как пёс, утопая в белёсой купели;
Всё человеческое исчезает в бесснежной метели,
В еле заметных проёмах зияющих серых ворот;
Воздух густой и холодный глотает мой алчущий рот –
Здесь твоя вахта,
Путник в тумане.
Колокола приглушённо вечерню уже отзвонили.
Улицы полупусты, безмашинны, безлюдны, обманны.
Добрые люди спокойно уснули в уютной постели…
Я всё бреду и бреду, различая тропу еле-еле,
И в голове размножаются влажные споры тумана –
Если сойду я с ума, это будет не так уж и странно,
Вовсе не странно.
Путник в тумане –
причастность к тому, что назвать не посмею.
Путник в тумане –
болят напряжённые мускулы шеи.
Путник в тумане –
туман наполняет извне:
хочешь укрыться – не сможешь укрыться, и выхода нет.
Путник в тумане,
в руинах былого бредёт и бормочет.
Путник в тумане –
червями источено яблоко Ночи.
Путник в тумане
седого предместья,
как каждую осень…
ЧЁРНЫЙ ЯЩИК
Ангелы нежно поют о том, что им воздаётся
временем и пространством.
Во времени и пространстве
всегда есть что-то, на что мы
можем приклеить ярлык –
акробатика мыслей
задним числом.
Существует ли что-то кроме
этой петлистой линии,
по которой все мы бежим?
Существует ли что-то кроме
спирального раздвоенья
нуклеиновой кислоты?
Но из грядущего дня
не заглянешь в сегодняшний день.
Незримая толика тока
по проволоке скользит
какие-то доли секунды,
уступая место всё новым;
Пуповина времени рвётся;
все мы словно в горячке,
словно в свободном паденьи,
И я нахожусь там, где я нахожусь,
только чтобы понять, где я был.
Есть только движение вниз
по этой петлистой линии,
по которой все мы бежим –
Только движение вниз
по спиральному раздвоенью
нуклеиновой кислоты…
И из грядущего дня
не заглянешь в сегодняшний день.
Жизнь/смерть/ночь/день –
ледяная погибель
наверняка улетит
из времени и пространства.
Это ли – мир ощущений,
запертый в Чёрный Ящик
где-то в недрах Меня,
зашифрованный тайным шифром?
Этот ли скрытый мир
побуждает воображенье
лететь на невидимых крыльях
или молиться всю жизнь
Неизвестно Кому?
Но не придётся уже никогда
оглянуться на это,
рассмотреть и понять.
Нынешнее «теперь»,
которое станет «когда-то» –
это ли наши средства?
Это ли наша тайна?
Всё, что я знаю точно –
Это то, что всё кончится тем,
Что из грядущего дня
не заглянешь в сегодняшний день.
Лучше смотреть в Завтра,
думая о Сегодня;
Я буду смотреть в Завтра,
думая – о Сегодня…
ДУХ
Длинней и узловатей стали пальцы
И нервы набухают гулкой болью;
Томится тело жаждой отчужденья –
Но дух противится стремленью плоти.
Глазные яблоки твердеют солью,
Трепещут члены перенапряжённо,
Всё тело яростно изнемогает –
Но дух противится насилью плоти.
Лоб пепельными пятнами помечен,
И пустота зрачками завладела,
И тело на предательство готово –
Но дух противится веленью плоти.
Пусть говорят: конец; необратимо –
Необратимость не измерить меркой;
Пусть тело всё слабее и свободней –
Но дух ему не хочет покориться –
И дух выживает.
THE UNDERCOVER MAN
Here at the glass -
all the usual problems, all the habitual farce.
You ask, in uncertain voice,
what you should do,
as if there were a choice but to carry on
miming the song
and hope that it all works out right.
Tonight it all seems so strange -
my spirit feels rigid, my body deranged;
still that's only from one point of view
and we can't have illusion between me and you,
my constant friend, ever close at hand -
you and the undercover man.
I reflect:
'It's very strange to be going through this change
with no idea of what it's all been about
except in the context of time....'
Oh, but I shirk it, I've half a mind not to work it all out.
Is this madness just the recurring wave of total emotion,
or a hide for the undercover man,
or a litany - all the signs are there of fervent devotion -
or the cracking of the dam?
It's cracked; smashed and bursting over you,
there was no reason to expect such disaster.
Now, panicking, you burst for air,
drowning, you know you care
for nothing and no-one but yourself
and would deny even this hand
which stretches out towards you to help.
But would I leave you in this moment of your trial?
Is it my fault that I'm here to see you crying?
These phantom figures all around you should have told you,
you should have found out by now,
if you hadn't gone and tried to do it all by yourself.
Even now we are not lost:
if you look out at the night
you'll see the colours and the lights
seem to say people are not far away,
at least in distance,
and it's only our own dumb resistance
that's making us stay.
When the madness comes
let it flood on down and over me sweetly,
let it drown the parts of me weak and blessed and damned,
let it slake my life, let it take my soul and living completely,
let it be who I am.
There may not be time for us all to run in tandem together -
the horizon calls with its parallel lines.
It may not be right for you to have and hold in one way forever
and yet you still have time,
you still have time.
SCORCHED EARTH
Just one crazy moment while the dice are cast,
he looks into the future and remembers what is past,
wonders what he's doing on this battlefield,
shrugs to his shadow, impatient, too proud yet to kneel.
In his wake he leaves scorched earth and work in vain;
smoke drifts up behind him - he is free again,
free to run before the onslaught of a deadly foe,
leaving nothing fit for pillage, hardly leaving home.
It's far too late to turn, unless it's to stone.
Charging madly forward, tracks across the snow;
wind screams madness to him, ever on he goes,
leaving spoor to mark his passage, trace his weary climb.
Cross the moor and make the headland -
stumbling, wayward, blind.
In the end his footprints extend as one single line.
This latest exponent of heresy is goaded into an attack,
persuaded to charge at his enemy.
Too late, he knows it is,
too late now to turn back, too soon by far to falter.
The past sits uneasily at his rear,
he's walking right into the trap,
surrounded, but striving through will and fear.
Ahead of him he knows there waits an ambuscade
but the dice slip through his fingers
and he's living from day to day,
carrying his world around upon his back,
leaving nothing behind but the tell-tale of his track.
He will not be hostage, he will not be slave,
no snare of past can trap him, though the future may.
Still he runs and burns behind him in advanced retreat;
still his life remains unfettered - he denies defeat.
It's far too late to turn, unless it's to stone.
Leave the past to burn - at least that's been his own.
Scorched earth, that's all that's left when he's done;
holding nothing but beholden to no-one,
claiming nothing, out of no false pride, he survives.
Snow tracks are all that's left to be seen
of a man who entered the course of a dream,
claiming nothing but the life he's known
- this, at least, has been his own.
ARROW
Stub towers in the distance,
riders cross the blasted moor
against the horizon.
Fickle promises of treaty,
fatal harbingers of war, futile orisons
swirl as one in this flight, this mad chase,
this surge across the marshy mud landscape
until the meaning is forgotten.
Hood masks the eager face, skin stretched and sallow,
headlong into the chilling night, as swift as any arrow.
Feet against the flagstones,
fingers scrabbling at the lock,
craving protection.
'Sanctuary!' croaks a voice,
half-strangled by the shock of its rejection.
Shot the bolt in the wall, rusted the key;
now the echoes of all frightful memory
intrude in the silence.
What a crawl against the slope - dark loom the gallows.
One touch to the chapel door, how swiftly comes the arrow.
"Compassion" you plead,
as though they kept it in a box -
that's long since been empty.
I'd like to help you somehow,
but I'm in the self-same spot:
my condition exempts me.
We are all on the run, on our knees;
the sundial draws a line upon eternity
across every number.
How long the time seems, how dark the shadow,
how straight the eagle flies, how straight towards his arrow.
How long the night is - why is this passage so narrow?
How strange my body feels, impaled upon the arrow.
THE SLEEPWALKERS
At night, this mindless army, ranks unbroken by dissent,
is moved into action and their pace does not relent.
In step, with great precision, these dancers of the night
advance against the darkness - how implacable their might!
Eyes undulled by moon, their arms and legs akimbo,
they walk and live, hoping soon to surface from this limbo.
Their minds, anticipating the dawn of the day,
shall never know what's waiting mere insight away
- too far, too soon.
Senses dimmed in semi-sentience, only wheeling through this plane,
only seeing fragmented images, prematurely curtailed by the brain,
but breathing, living, knowing in some measure at least
the soul which roots the matter of both Beauty and the Beast.
From what tooth or claw does murder spring,
from what flesh and blood does passion?
Both cut through the air with the pendulum's swing
in deadly but delicate fashion.
And every range of feeling is there in the dream
and every logic's reeling in the force of the scream;
the senses sting.
And though I may be dreaming and reality stalls
I only know the meaning of sight and that's all
and that's nothing.
The columns of the night advance,
infectiously, their cryptic dance
gathers converts to the fold -
in time the whole raw world will pace these same steps
on into the same bitter end.
Somnolent muster - now the dancing dead
forsake the shelter of their secure beds,
awaken to a slumber whose depths they dread,
as if the ground they tread would give way
beneath the solemn weight of their conception.
I'd search the hidden corners of all this world,
make reason of the sensory whorl
if I only had time,
but soon the dream is ended.
Tonight, before you lay down to the sweetness of your sleep
do you question your surrender to the drop from Lover's Leap
or does the anaesthetic darkness take hold on its very own?
Does your body rise in service with not one dissenting groan?
These waking dreams of life and death
in the mirror are twisted and buckled;
lashes flicker, a catch of breath,
skin whitening at the knuckles.
The army of sleepwalkers shake their limbs and are loose
and though I am a talker, I can phrase no excuse
not to rise again.
In the chorus of the night-time I belong
and I, like you, must dance to that moonlight song
and in the end I, too, must pay the cost of this life.
If all is lost none is known
and how could we lose what we've never owned?
Oh, I'd search out every knowledge that I could find,
unravel all the mysteries of mind,
if I only had time,
if I only had time,
but soon my time is ended.
LOSING FAITH IN WORDS
I just can't see why you can't see what I mean,
but I can't make things any plainer,
the words get in the way -
is that quite what I mean?
If not now, then certainly sooner or later
we've got a problem with communication -
look, I scrabble with my hands
I try to get some head-room from the elevation
but you just don't understand
Most of the things we say mean we most of the time
treat our speech with derision,
flap our hands in body-telegram - I know that gets through
so much better than anything said with precision.
We've got a problem with communication
and it's getting quite absurd...
well, I think I'm going to flip out from the sheer frustration,
yes, I'm losing faith in words.
We've got a problem with communication,
only getting through in anagrams -
I try to get some linkage from articulation,
I try to get some head-room from the elevation,
I try to pull back something from my education...
Yes, I try to, try to, try to but I just don't understand,
I try, I just don't understand,
I talk, you just don't understand.
Sometimes I don't know why I bother,
but I'm bothered.
FLYING BLIND
I always forget how crazy things are
so sometimes it catches me off my guard
when they make sense.
The line on the road trail the arrow in the sky,
I search for the mote in my brother's eye
beneath the pence...
a time of blunt instruments.
Still uncertain when I've woken
or what constitutes a conscious mind,
though the thought remains unspoken
I know I'm flying blind.
Breaking into cold sweat on the white-hot coals
the pennies from heaven drop through my soul:
it don't relent.
At the back end of dreams I'm amazed to awake...
I offer my theories but just can't shake
that seventh sense
to which there's no defense.
It seemed the time was for action,
it seemed so cool to be that kind...
my tongue writhed to form some retraction
but I knew I was flying blind.
I want things to be fast, down to the power-dive;
I want the zero-gravity heroes to play dead,
but stay alive.
We want it to be slow, all the way to stall;
we talk about a thousand things that never change at all.
No, it never change...
It was then that I knew I'd been thoughtless,
something had slipped my mind:
I'd strapped myself into the Fortress
but the Fortress was flying blind.
We got full clearance,
so someone down there ought to know
the truth of our disappearance -
If even that still shows it accuses and blames me,
but nothing was quite what it seemed.
Sometimes things work out so strangely
that it might as well all be dreamed.
A BLACK BOX
Softly, the angels sing their time and space refrain:
there's something in everything if you can only pin down its name
Aerobatic thoughts at the back of my mind -
Is it nothing but the looping line we all follow?
Nothing but the spiral twist of DNA?
There'll be no looking back from tomorrow on today.
So the wire is tripped, split-seconds defect to their successors;
the umbilical cord is ripped -
here we all are in free fall.
I stall where I am, as if to see where I've been,
only running down the looping line we all follow,
only chasing down the spiral twist of DNA.
There can be no looking on to tomorrow from today.
Life/death/night/day...
cold breath will surely fly away.
Is the empire of sensation locked in a black box
deep in me, encoded there somehow?
It fires the imagination to fly on a wing and a prayer
through my life. Is that how it is?
(There'll be no looking back on this....)
This is now, which will be then?
Is this the means?
All I know for shure is
this is the end.
No looking back from tomorrow,
no, there'll be no looking back on today;
better be looking on to tomorrow...
better think on today.
THE SPIRIT
Such distance to the tips of the fingers,
the ganglion loom jerks inside;
the body grows steadily stranger
but the spirit won't be denied.
That sharp halogen flash jars the eyeball,
the limbs pump in overdrive;
the body grows seemingly weaker
but the spirit won't be denied.
Yeah, the ash-mark stands out on the forehead
as the vacuum sneaks up on the eyes;
the body becomes a constant traitor
but the spirit won't be denied.
And they call that living a normal life,
but normality's not standardised.
Though the body gets ever more root-bound
the spirit won't be denied
Yes, the spirit survives.
THE SIREN SONG
Letters in pencil, some of them as heavy as lead,
as dated as carbon, as black as coal, but burning as red.
Clues faintly stencilled: the message, though leeched, is unbled,
as secret as marble - as young, as old, as living, as dead.
And always that laugh
that comes as though it's from pain:
though I'm lashed to the mast
still it hammers round my brain.
Laughter in the backbone,
laughter impossibly wise,
that same laughter that comes
every time I flash on that look in your eyes
which whispers of a black zone
which'll mock all my credos as lies,
where all logic is done
and time will smash every theory I devise.
And the hour-glass is shattered
only by the magic of your touch
where nothing really matters....
No, Nothing matters very much!
So the siren song runs through the ages,
and it courses through my veins like champagne;
and with all the sweet kisses of addiction
it's calling me to break my bonds again.
Future memory exploding like shrapnel,
some splinters escape on my tongue,
some of them scar comprehension...
beneath the scab they burn, but the wound becomes numb.
And always the song draws me forward,
rejoicing in the search and the prayer,
bored with all but the mad, the strange,
the freak, the impossible dare.
Still your laugh chills my marrow
till I embrace it on my knees....
Oh, when the mast becomes a flagpole,
what becomes of me?
What becomes, oh, what becomes of me?
LAST FRAME
Pretty keen - yes, my hobby keeps me busy
and if I talk to myself, what's the crime?
In the darkroom I am a dealer in space and time....
When all memory is mellowed,
when the photograph is yellowed,
still it never lies.
There you are, your eyes laced with secret pleasure,
saying that you're on the way to change,
devouring in inordinate measure
every diversion that's arranged.
For every appetite, a cruel attraction,
but there's a panic in your actions...
oh, I never saw you look so strange.
Fixing memory chemically,
holding time on the stop-clock,
hanging back from that last frame
just in case it didn't show you
in the way I used to know you...
I thought you'd always stay the same.
(But you won't.)
Oh, the red light, the silver, the black and the bromide;
the silence, the waiting for overview....
The past seems under-exposed, low tide,
but still the images ghost through.
And you're there in the bath,
which is all this has led to,
and I can't say your path
is a right one to choose....
But then I only have a negative of you.
FOGWALKING
Everything clumsy slow-motion,
I look for the source.
Buildings loom up like icebergs
on collision course.
I don't want to go in there,
I just want to be alone,
unpick the stitches of time
in London
in the no-go zone.
I've been kicking around like a dog,
lost myself in the blank mass of fog,
it's some kind of service.
All humanity's fall-out is there,
slumped in doorways
and mouthing cold air -
I have heard this.
Fogwalking, fogwalking.
Since the curfew
the streets are half-dead,
all the good folk asleep in their beds,
it's so easy to go off the rails
when the fog spores
are breeding inside by head.
Fogwalking: there's a presence that I sense
Fogwalking: the neck muscles tense
Fogwalking: it's right here inside me,
try to find a defense - oh, no.
Fogwalking through the wreckage,
fogwalking through the worm-eaten
Night Apple,
fogwalking through what used to be
Whitechapel.