ПОЭМА ПОЭТА

(отрывки)

 

1. НЕ ОРФЕЙ

​

(Поэт отрекается от известного предшественника)

​

Не мне на златогрудом судне

Звучаньем песни и струны

Гребцам разнообразить будни

Далече от родной страны.

Спускаться в ад за Евридикой

И смерть потом от своры дикой

Принять за равнодушья к ней –

Нет, я нимало не Орфей.

Меня не привлечёт Колхида

Сияньем славного руна;

Для осторожных не страшна

И женщин страстная обида…

А тот, кому дарю свой стих –

Бессмертней живших и живых.

​

 

2. МРАМОРНЫЕ ЛЬВЫ

​

(Поэт восхваляет Форму и возражает критикам)

​

Мои стихи передо мною

Лежат, как мраморные львы;

Не всё ль равно, какой ценою

Они достались мне? А вы

Кричите, что хотите ветра,

Чтоб он свистал по строкам щедро,

Чтоб вырывал из рук перо,

Чтоб выворачивал нутро,

Чтоб вихрями взметнулись страсти…

Ну что же, я и так писал,

Но постарел, сгорел, устал –

И только мраморные пасти

Ваяет ныне мой резец,

Забыв о пламени сердец.

 

И я горел надеждой, верой,

Любовью к людям. Но теперь

Я буду резать камень серый,

И пусть из камня выйдет зверь –

Холодный, вековой и прочный,

До когтя, до шерстинки точный…

Что он такое? Вещь в себе?

Забытый символ на гербе?

Библейский ли рыскун пустыни

Иль безделушка Фаберже?

Я не скажу – и так уже

Мой стих, пожалуй, слишком длинен.

Но не остановить резца –

Я верен Форме до конца!

​

 

3. БЛАГОДАРЕНИЕ

​

(Поэт продолжает в том же роде но в более высоком стиле)

​

Творцу мы должное воздали:

Мы благодарствуем ему

За этот мир, за высь и дали,

За путь, струящийся во тьму,

За вспышки призрачного света,

За душу каждого поэта;

Но трижды благодарны тем,

Кто наложил на нас ярем

Строфы, размера и созвучья,

Кто окоёмом сузил ширь,

Кто заточил нас в монастырь

Постылого благополучья –

Хоть мы порой его клянём,

Но всё-таки теплее в нём.

 

Восславим же свои оковы

За то, что сдерживают нас,

Когда мы следовать готовы

За парою свободных фраз,

За вдохновенными ветрами,

За полунощными кострами,

На волю из теснящих стен –

Нас сохраняет этот плен

Отдельными от мирозданья,

Своё способными творить,

И жизнь способными дарить,

И оформлять свои созданья,

Чтоб те могли воздвигнуть храм

Не нас создавшему, а нам.

 

​

4. ГЛАЗАМИ ВШИ

​

(Поэт учит себя пользоваться Духом, не покидая Формы)

​

То беспристрастно, то лукаво

И чётко – всё пиши, пиши,

Как завещал Акутагава,

Смотри на мир глазами вши.

Умей с терпеньем протокола

Поведать чувства дырокола,

За папиросой увидать

Глотающую газы рать.

Умей добиться отчужденья

И, ангелом над миром взмыв,

Запомнить, в чём он прям и крив –

Потом останови мгновенье

И опиши, что видишь ты,

До самой маленькой черты.

 

Запечатлей его обличье –

Гробы домов и швы дорог, –

И осознай своё величье:

Ты в этот миг почти что бог.

Мгновенного владыка мира…

Для псевдонимного кумира

Оставь величье, гордость, высь

И снова в этот мир вернись

И стань конторщиком, как прежде,

Сиди за письменным столом,

За каждодневным ремеслом,

Свой тренируя слог в надежде

Увидеть вновь глазами вши,

Как срезы мира хороши.

 

5. О ДУХЕ

​

(Поэт вспоминает мнение об этом Юань Мэя)

​

Различно веяние духа:

То буйный вихрь, то ветерок,

То – гром в выси рокочет глухо,

То – струнный звук звенит, высок,

То – вал прибоя катит мимо,

То – к небу вьётся струйка дыма;

Суровый, нежный ли – любой

Перо направит за собой.

Слова, нависшие над Духом,

Его способны раздавить;

Но Дух сумей драконом взвить –

И он слова развеет пухом.

Вот Форма – мой роскошный струг;

Пусть Дух в ветрила грянет вдруг!

​

​

6. КАЭТАНУ

(Поэт пугается того, что он Поэт, и обращается к любимому впервые в этой Поэме)

Какая узенькая стенка
Меж двух миров возведена!
Мы, два невольные фон-Тренка,
Стоим на ней, и тишина,
Как Млечный путь, течёт над нами…
Снаружи плещет клочья пламя
Той суеты, что создал Бог;
Внутри же – сумрачный чертог,
Который я воздвиг, темница,
Построенная мной самим.
На узкой грани мы стоим,
Друг другу вглядываясь в лица,
А Млечный путь течёт, звеня,
Творца с Твореньем единя.

​

​

7. КРЫЛА

(Поэт совсем падает духом и продолжает начатую в прошлой строфе беседу с любимым)

Моя любовь, моя надежда,
Дай сил грехи преобороть!
Как давит Нессова одежда –
Столь ненавистная мне плоть!
И Искуситель снова, снова
Нашептывает: «Сбрось оковы,
Отвергни зренье, вкус и слух,
Освободи усталый дух –
Доколе можно сердце маять?
Поверь в бессмертие души
И поскорее поспеши
В прохладном мареве растаять!»
Но этой веры много лет
Я жажду – а ее всё нет.

​

Поверь, я не себя жалею –
Едва ли будут гроб и прах
Постылой жизни тяжелее;
Давно иссяк собачий страх,
Я смерти не боюсь. И всё же
Мне ты и мать – всего дороже,
И я себе давно не лгу,
Что бросить вас двоих смогу –
И одного не в силах бросить!
И не могу, и не хочу.
И в ветхих вымыслах лечу,
И в крыльях всё заметней проседь –
Но рядом светлые крыла
Трепещут – и редеет мгла.

………………………………………

​

​

8. ВЗГЛЯД НАРУЖУ

(Поэт колеблется, стоя на стене)

Мне надоели передряги
Моих приятельских кругов –
Они прекрасны на бумаге,
Где обуздать легко врагов
И наградить хороших малых
В их похожденьях небывалых
И, если надоест, убрать
Подальше смутную тетрадь…
А там, вовне – другое дело,
Здесь каждый мерит по себе,
Сам господин своей судьбе
И за неё дерётся смело.
Зато как славно насадить
Их, бусы, на сюжета нить!

​

​

9. ВЗГЛЯД ВНУТРЬ

(Поэт любуется своим миром)

Благословенны эти стены,
Их голубые изразцы –
Не внидет зло людской измены
В мои незримые дворцы,
Не внидет жажда тщетной власти
И чадный дым шипящей страсти.
Омыв ладони и стопы,
Перекую ножи толпы
В изящнейшие арабески
И в статуи былых мужей –
Умрёт холодный блеск ножей
В их позолоты тёплом блеске;
И мир на тёплый изразец
Досужий поместит творец.

​

Ах, эти люди, словно кони,
Порой бунтуют по ночам –
Их позолоченные брони
Опять тоскуют по мечам,
Их души не хотят покоя
И жаждут не тепла, а зноя,
Измены, подлости, огня –
Но им ли одолеть меня?
Их мысли, страсти, беспокойство
Лишь ограждают мой покой –
Их жизни шаткое устройство
Неторопливою рукой
Круша, сметая, снова строя
Лишь множу в них своё добро я*.

____________
* Примечание автора:
Поэт готов просить прощенья
И искренне признать, скорбя:
Он осквернил стихотворенье
Залюбовавшись на себя
И тотчас потеряв сноровку:
Невольно изменив рифмовку.
Я перед вами виноват,
А перед Пушкиным – стократ,
Пред Формою – тысячекратно!
Но, не признайся я тотчас,
Неужто кто-нибудь из вас
Немедля б повернул обратно?
Тогда ещё одна вина
На мне: поэма, знать, скушна.

………………………………………

​

​

10. ДЫМ И СТАЛЬ

(Поэт снова возвращается к Форме и Духу)

Придумать новое – несложно,
Куда сложнее воплотить;
Поймать порою невозможно
Дымка струящуюся нить,
Когда курится сигарета
И новый образ из поэта
Стремится улететь. Но вот
Запущен маленький завод:
В строку – минутную отвагу,
Гремя, чеканит, в буквы – зов
И хлещет в сорок батогов
За глупость чистую бумагу;
И лязг железного труда
Врезает мысли навсегда. 

​

Но навсегда ли? День проходит;
Поживы новой не поймав,
Поэт по дому зверем бродит,
Глушась обильем певчих прав;
И кажется ему любимым
Лишь то, что улетело с дымом,
Слова печати на листе –
Уже не те, совсем не те…
И смятый лист летит в корзину,
А дым свободно вьётся ввысь –
И исчезает, злись не злись.
Потом на кованую спину
Машины падает чехол –
А стих бесплотный гибнет, гол.

​

​

11. Я И МОИ ГЕРОИ

(Поэт смотрит на свои листья)

Опять – пишу. И так до гроба
Или покуда не предашь.
И размножаюсь, как амёба –
Деленьем. Каждый персонаж
Кусочек автора уносит,
А после больше, больше просит,
Желая с прочими срастись
И до вершины вознестись –
Стать мною: я его вершина.
Смешно и грустно, ей-же-ей,
Плодить подобных сыновей,
Почти батальная картина:
Шумят, спешат, в глазах рябя –
Всяк тянет душу на себя.

​

Но, одному отдавши душу
Всю, до конца – и ты не ты.
Не уступлю им; не нарушу
Их непрестанной суеты;
Все голоса её мне слышно:
Я Брама их и я же – Вишну.
Раздроблен тысячью зеркал,
Стократ умножен мой накал.
Порою я для них и Шива:
Коль слишком далеко проник
Потенциальный мой двойник –
Убью; а на душе паршиво –
Ведь самых близких истребил,
Которых больше всех любил.

​

Но что поделаешь – так надо,
Иначе не снесу свой груз:
Усталость хуже, чем досада.
Потом с живыми разберусь:
Того в сражение отправлю,
Тому супругу предоставлю,
А третий влюбится в неё –
Тяжёлое у них житьё!
Их, маленьких, легко обидеть,
Сплетая ниточки в узлы –
Понятно, что бедняги злы
И им привычно ненавидеть
Меня, жестокого творца. –
И нету этому конца…

 

​

12. Я И МОИ ПСЕВДОНИМЫ

(Поэт смотрит на свои ветви)

Порой Сомненье вопрошает:
«А не напрасен ли твой стих?
Перо не зря ли украшает
Личины двойников твоих?
Ведь ты – не древняя царица,
И в двух телах не воплотиться
Тебе; зачем резцами фраз
Дробишь души своей алмаз?»
Зачем? Ну что же, я отвечу:
Чтоб эти лики разбрелись
И вновь в гармонию слились,
Я десять лет готовлю встречу
Хэ-Хэ, китайских близнецов –
И их сведу, в конце концов!

​

Ведь псевдонимы очень гибки
То близ меня, то вдалеке,
И легче увидать ошибки
Как будто бы в чужой строке.
И я – безумная затея! –
Почти молился на Тиртея,
Грома мятежные метал
И строил лобный пьедестал.
Но я ли это? Друг покоя,
Любитель вычурных стихов
И не судья ничьих грехов
Оказов – написал такое
В одной из столь недавних книг?
Нет, это сделал мой двойник!

​

Едва ли это оправданье:
Двойник ведь тоже – часть меня.
Мной отделённое созданье!
Но, миролюбие храня,
Создам ещё фантомов десять,
Чтоб бунтаря уравновесить –
И вот уже его веду
По мере сил на поводу.
Он укрощён; смирился; тает
Бунтарство воском на огне –
И, снова возрождён во мне,
Он мирным цветом расцветает,
Забыв о гневе и грехе –
Один из близнецов Хэ-Хэ!

​

​

13. Я И МОИ ИСТОЧНИКИ

(Поэт смотрит на свои корни)

Пятно бензиновое в луже
Завило радугу в спираль –
И каждый цвет, быть может, уже,
Но так же ярок, как эмаль,
Случайно сплавленная в тигле –
Смешенья красоту воздвигли.
Так я (к добру иль не к добру)
У разных авторов беру
Мотивы, стиль, размеры, темы.
Кимвальна Брюсовская медь
И Киплинг мрачно учит петь
Свои барачные поэмы,
И Тихонова конный стук,
И Окуджавы грустный звук,

​

Кузмин, певец Александрии,
Соснора – лунный дух волков,
Китайцев кольца вековые
(последнее – Гребенщиков),
Хайам, Евангелие, Сутра
То зло, то весело, то мудро
Иль томно – в душу мне влились
И нитями переплелись;
Я тку ковёр из этих нитей,
Узор словесный выводя,
Как солнце в россыпи дождя.
Оригинальности хотите?
Ступайте же к другим за ней,
А я «держусь своих корней».

​

​

14. ОМЕЛА

(Поэт сожалеет, что всё же вынужден губить своих предшественников немногими своими новациями)

Заговорённый смотрит смело,
Неуязвим, красив и юн –
Но я, забытая омела,
Уже предчувствую канун
Его кончины. Год от года
Верней рука слепого Хёда;
Всё ближе миг, когда меня –
Стрелу – пошлют лететь, звеня,
И в грудь весеннюю вонзиться.
Но я ж обетов не давал,
Я никого не предавал,
Я чист – мне нечего стыдиться;
Мы, стрелы Века, не вольны
В себе – и всё же жаль весны.

​

Томясь у Времени в колчане,
Хочу отсрочить алый день,
Когда, покачиваясь в ране,
Вдруг возлюблю свою мишень,
Когда постигну муку вдовью,
Захлёбываясь вешней кровью –
И эта жаркая струя
Успеет нашептать, что я
Сражаю то, что мне же мило
И бью туда, откуда род
Происхождение ведёт
Мой собственный; что даже сила
Моя весной порождена…
Но Век сильнее нас, весна.

 
15. НУЖДЫ

(Поэт пытается отвлечься от неприятной темы, любуясь собственной непритязательностью)

Что нужно мне? Немного света,
Здоровье близких и родных,
Кубинской марки сигарета,
Десятка два любимых книг,
Бумага, кофе суррогатный,
Да друг, не до конца понятный,
Да чуть таинственный мотив,
Да воля, мысли воплотив,
Переплести узором строки
И исказить чужой сюжет –
Да ты, мой ангел, друг и свет,
Мой собеседник одинокий,
Что дал мне сил любить, творить
И несовместное мирить.

​

​

16. ВОЗВЫШАЮЩАЯ ПРОСТОТА

(Поэт спохватывается, что хочет слишком многого, и вспоминает непритязательность Хуан Юэ, которая была

совсем иного рода)

Белеющие в безднах тучи,
Прохладный ветерок в ночи,
Ручья рябого бег текучий
И лютня, что гудит-звучит,
Уже оставлена рукою…
Так мы сидим вдвоём с тобою,
Свистим, как птицы в вышине,
Как ветер в горней тишине.
Покой и простоту встречаю,
Как исцеление – больной;
Проникнусь – тает жёлтый зной,
Смотрю – и сердцем воспаряю,
И Истину в стихах найду,
Как осень ясную в году.

​

​

17. ДВА БРУТА

(Поэт, наконец, озирает всё дерево и в грусти

решает заняться самокритикой)

Давным-давно искать уставши
Оригинальности идей,
Как Младший Брут, отца предавши,
Казню, как Старший, сыновей.
Уже великие сюжеты
Неоднократно перепеты
(Их лишь четыре, говорят –
Я все использовал подряд), 
Уже и перепевы эти
Я переделал, завершил,
Испортил или задушил…
Два Брута на одной монете
В душе вчеканены – опять
Страшась друг друга увидать.

​

​

18. ОСЕНЬ

(Поэт окончательно впадает в уныние,

обычное для многих в это время года)

Опять рукою несвободной
Пишу вторичные стихи,
И осень мукой ежегодной
Меня карает за грехи –
За давний вдох, и стих, и слово,
За все ошибки снова, снова
Я отвечаю перед ней
Среди рябиновых огней,
Среди берёзной позолоты
Пытаясь путь найти назад,
Вернуть тот миг, и мысль, и взгляд –
Но мне на ухо шепчет кто-то:
«Смотри вперёд, иди вперёд –
И твой октябрь скорей пройдёт».

​

Но я устал, дороги нету
И ночь осенняя черна –
Лишь тускло-жёлтый отблеск света
Давно забытого кона
Отсюда виден за спиною…
И всё-таки, пока со мною
Моя любовь и верный стих,
Я буду, опершись на них,
Брести на свет ещё незримый,
На чистый синий снежный свет,
Как шёл и прежде много лет
По октябрям; и мой любимый
Попросит скоротать наш путь –
И песня мне расширит грудь.

​

​

19. ВОСПОМИНАНИЯ

(Удручённый Поэт переживает тяжёлую борьбу

и свершает гекатомбу)

Порой ко мне воспоминанья
Приходят душу бередить,
Шатаясь в глубине сознанья,
Ногами мокрыми следить,
Сидеть, вздыхать над мутным чаем,
Прельщать полузабытым раем,
Замалчивать минувший ад –
И так по восемь дней подряд,
Особенно порой осенней…
Я их гоню – а толку нет,
Закрыл глаза – всё ярче свет
От этих хитрых привидений;
И не всегда, любимый мой,
Ты можешь их прогнать домой.

​

Я чувствую всё виноватей
Себя перед тобою, друг,
Я ощущаю: угловатей
Становится семейный круг;
Скорей углы стереть желая,
Я тороплюсь – а память злая
Никак не хочет отставать.
Тогда я достаю тетрадь
И загоняю память в строки,
Спеша виденья побороть,
Бумажную даю им плоть –
И вновь я их господь жестокий,
Опять – хозяин и судья,
Каким ни разу не был я:

​

Войти учтиво заставляю
Во мной построенный дворец,
Красою, нравом наделяю
Не худшими, чем тот творец, 
Дарю удачу, силу, славу –
И вдруг на страшную расправу
Влеку, как будто на алтарь –
«Се гекатомбу деет царь!»
Когда же ты, мой мальчик добрый,
Жалеешь жертвенных тельцов,
Я медлю, но в конце концов
Им сердце вкладываю в рёбра
Отважное, швыряю в бой –
И чист пред ними и тобой!

​

А если и таких несчастий
Не хочешь, друг мой дорогой, –
Избавив их от злобной страсти,
Я им и нрав даю другой,
Чем в жизни той, былой, снаружи –
И вот они ничуть не хуже,
А много лучше, чем тогда!
Одна теперь у них беда:
Я не могу считать за ровню
Их больше; все они – фантом,
Вполне покорны мне. Потом
Я в нашу ухожу часовню
И радуюсь, что мы с тобой
Сильнее памяти любой!
………………………………………

​

20. ОТСТАВШИЙ

(Поэт отвечает на всё более частый упрёк в свой адрес)

Всё больше отстаю от века,
Хотя без устали бреду
И выскребаю из сусека
Души всю муку, что найду –
Но всё старо, но всё вторично,
Пусть зарифмовано отлично,
Но – «не в струю». Пишу «в струю» –
И только больше отстаю.
Я не писал На смерть поэта,
Когда строчил любой илот,
Я не клеймил – почти – поход
На юг, хотя, возможно, это
И были б честные стихи…
Да, тяжелы мои грехи!

​

Мне очень чётко объяснили,
Что жизни нет в моих стихах,
Что мой герой – давно в могиле,
Что мне мешает жалкий страх
Писать о современной драме,
Назвав своими именами
Всех надлежащих сволочей;
А так – «не наш», «не ваш», ничей,
Свой собственный, недолговечный,
Я буду вскорости забыт.
Что ж! Опишу троянский быт
И не подумаю, беспечный,
Его кому-то объяснять:
Узнает, кто решит узнать.

​

Да разве трудно, в самом деле,
Тому, кто жаждет «злобы дня»,
Найти любые параллели
У старомодного меня?
Пусть ищет, пусть толкует – право,
Отнюдь не худшая забава:
Я сам люблю залезть в сюжет
И в нём найти, чего там нет.
Но я – свой собственный. Не надо
Меня неволить быть вождём
И гласом массы. Подождём
Без нужды строить баррикады.
А я – себе под нос пою
И не грущу, что – отстаю.

​

​

21. КАЭТАНУ

(Поэт последний раз в этой Поэме

беседует с любимым на её темы)

Чему, мой мальчик молчаливый,
Тебя могу я научить?
Мне говорят, что я счастливый –
Могу аршинами строчить,
Могу размножить привиденья
И населить мои владенья,
Мои края, кем захочу.
Но я писать не научу
Тебя – не потому что «нужен
Талант в придачу к ремеслу».
Мир уподобился ослу:
Осёл талантами нагружен,
Но то ленив, а то упрям,
Чтоб по сонету по утрам

Писать, оттачивая строки –
И на бездарность рад валить
Своё безделье. Лишь жестокий
Писать неволит (как и жить).
Но ты, мой друг, иное дело:
Тебя не отвлекает тело,
И денежная суета,
И честолюбия тщета.
Я не делю с тобой державы
На части. Трон мой на двоих,
И в мыслях я живу твоих,
А ты – в моих. Не надо славы,
Признанья, записей и книг:
Ты сам – неизреченный стих.