ДА ЗДРАВСТВУЕТ МАКБЕТ

​

Я духов вызывать могу из бездны…

(Глендаур)

 

ГОЛОС БАНКО

Я любил Макбета, как брата, как себя самого. И вместе с ним любил я и его пса, его коня, его жену… Я делал все, что мог, чтобы удержать происходящее, чтобы законный наш государь король Дункан, прибыв в Инвернесский замок, не прикоснулся к законной жене Макбета. Но для королей тогда, как и теперь, уже не было законов и еще не было приличий – они не интересовались ласточками и галантными беседами. Дункан заметил мои старания; потому-то именно через меня он даровал леди Макбет тот двусмысленный брильянт – свою плату.

Я любил Макбета, я видел все, что видел он сам – даже его ведьм, слышал их пророчества и верил им, как он. Да, Макбет, король грядущий – на это он был обречен, но грядущая династия должна была пойти от меня. Может быть, мне следовало сделать так, чтобы она считалась Макбетовой – потомство его жены, лучшей женщины в мире (потому что она была его женою) все бы сочли за его, Макбетово потомство… но, во-первых, я не решился бы на такое, а во-вторых, один человек не поверил бы в это никогда – сам Макбет. Мой род должен был взойти на престол иначе… как жаль, как, в сущности, жаль!

Но потому я и отправился домой после того страшного, мучительного, разлучного разговора с ним о сотрудничестве; потому и возвращался к королю, на верную смерть, вместе с единственным сыном моим, Флинсом. Сам я лишь сокращал себе муки совести и одиночества, ибо без Макбета, вне Макбета не было надежды выжить, откуда бы ни пришла смерть – от ножа подосланного убийцы, от яда, от боли. Но я верил – знал! – что Флинс не погибнет со мною, иначе не исполнилось бы пророчество, которое я слышал ушами Макбета – что род Банко будет царствовать в Шотландии. Я не сомневался, что сын уцелеет, хотя и не знал – как. Почему же я тогда взялся доставить его ко двору короля? Простой и странный для многих ответ:  я хотел, чтобы Флинс заменил меня для Макбета. Так и случилось – как это ни нелепо звучит, - после того как мне не разрешили выйти _отсюда_, чтобы хоть в виде призрака, видимого лишь ему, взглянуть в последний раз на того, кто был мне дороже всех…

 

ГОЛОС ЛЕНОКСА

Да, странный был пир с привидением и страшный – не только для Макбета, для меня, для всех – тоже. Как только на королевском застольном месте появился неизвестный юноша и король спросил: «Кто это сделал, лорды?» - я оцепенел, как и все: мы не знали, кто это сделал, нам пришлось притворяться, что мы ничего не видим…

 

ГОЛОС РОССА

Не впервой. Храбрый мальчик.

 

ГОЛОС ФЛИНСА

Да, это был рискованный шаг. Я ведь едва спасся от наемных убийц, они могли нести караул в пиршественной зале… К счастью, этого не случилось, а из остальных никто никогда не видел меня и не мог узнать… даже Макбет. Он ведь узнал не меня, а, как я и думал, отца во мне – Макбет рос с ним вместе, он помнил Банко молодым и принял меня за его тень. Сам не знаю, зачем я сделал это, почему решился на такую безумную авантюру, но она оправдала себя – Макбет надломился.

 

ГОЛОС БАНКО

Как я завидую тебе, сын. Не короне, а тому, что ты успел увидеть его. Ты, ненавидевший Макбета, а не я – любивший. Странная штука жизнь… и смерть.

 

ГОЛОС ЛЕДИ МАКБЕТ

Ты знаешь, Банко, как любила его я – здесь мы могли бы потягаться. Ты не пожелал делить с ним власть и гнет власти, оставаясь рядом с черным факелом его судьбы… А его судьбою была я, я, а не волхвующая старуха, которой он бредил – и, как видно, бредил с ним и ты. И поэтому я хотела добыть ему все лучшее, что могла. Ведь на ком он женился, кто я была такая? Соломенная вдова с двумя годовалыми бастардами от Дункана – это началось еще тогда… Дети умерли, но я уже была женою Макбета. Не думайте, что это была «королевская воля» - нет, Макбет сам этого хотел, и я тоже хотела – его, самого смелого, сильного, властного человека в Шотландии. А о пророчестве ведьмы я узнала нечаянно, не оно было у меня на уме, когда я перерезала горло Дункану от уха до уха и приказала умертвить двух сонных от макового зелья телохранителей. Нет, не пророчество, и не видение слишком гордой головы, только от сивиллы желающей узнать свою меру – не пророчество, а месть за то, в чем я не могла отказать – государю. Отцу моих умерших близнецов…

Я надеялась в ту страшную ночь в Инвернессе (еще до того, как казнила Дункана), что я должна зачать от него, ненавистного и венценосного. Макбет поверил бы и утвердился, наконец, в том, что он – может, это так мучило его всю жизнь, а его наследник, тот ребенок Дункана, который должен был бы родиться, оказался бы и по крови законным наследником: я скрыла бы то, что знала, но добилась бы этого любым путем…

И я сделала Макбета королем – не для того, чтобы стать королевой, нет, я никогда не стремилась к власти, я ни разу не произнесла, не подумала слова «королева». Я лишь ждала, чтобы мой сын родился законным королем. На первый перстень я подарила бы ему тот, слишком памятный мне бриллиант.

Может быть, ничего этого не надо бы говорить, но ведь началось все из-за меня, я и отвечу за все.

Дункан умер. Мальчик не родился. А Макбет стал другим человеком – только я и, может быть, Банко знали, что он – тот же, что и прежде, только сильнее… Мальчик не родился – тогда-то я и обезумела. В один из дней десятого месяца я умерла – очень не вовремя, как счел Макбет. Кто знает? Я бы тоже предпочла умереть чуть позже. Вместе с ним.

 

ГОЛОС ДУНКАНА

Ну вот, пошло: все любят, все жалуются, хотя кому жаловаться, как не мне! Право, даже странно… В конце концов, я король, можно было бы и дать мне говорить первому, как в списке действующих лиц, где всякие леди – в самом конце. Так ведь нет – и все из-за трех сделанных мною ошибок!

Да, я совершил три оплошности, две из которых едва не погубили всю страну, а третья – погубила-таки меня самого.

Первая состояла в том, что, видя головы Макбета и Банко, возвышающиеся надо всем двором и дружиной, Мы, Божией милостью король Шотландии, не отсекли их. А ведь Наша венценосная голова должна была оставаться единственной – и только Нам и надлежало быть выше остальных как раз на эту голову.

Дело в том, что я боялся своего родича Макбета, по лествичному праву долженствовавшего наследовать престол – и вот, после победы над Кавдором, Мы даровали ему титул Кавдорского тана – и слишком поспешно отменили древнее законоуложение и объявили наследником Нашего сына Малькольма. На него можно было положиться, он прекрасно отвлек бы на себя раздражение Макбета… если бы тот не был раздражен так сильно. Ведь брато-, а тем более кузеноубийство в сени престола в наши времена были явлением обыденным, а вот отцеубийство ради скорейшего приятия родительской короны – это бы уже навлекло осуждение всех соседей даже на такого бессердечного себялюбца, как сын Наш Малькольм.

В общем, я думал, что они будут грызться между собою, а меня оставят в покое…

Но тут сказалась моя третья ошибка: я полагал, что леди Макбет почти не изменилась за эти годы негласной нашей разлуки. А она очень изменилась – не столько внешне, сколько изнутри, с той стороны души. Когда-то она любила меня и словно светлее становилась в близости, эта девочка. Увы, в тот жестокий день она впустила меня, как привратник, отдалась горячо – но словно бы не мне, а кому-то другому, неизвестному… А немногим позже, пока моя подпоенная стража почивала, как два сурка, леди Макбет заколола меня моим же кинжалом.

Но ведь я был совершенно уверен в том, что она меня любит! Тем более что я подарил ей такой красивый бриллиант…

 

ГОЛОС ЛЕДИ МАКДУФ

Нас с сыном принято считать проходными персонажами в этой истории, как бы наглядными картинами зверств Макбета. Это совсем не так. Во-первых, именно наша гибель положила начало крушению и гибели самого Макбета – если верить пророчествам так, как верил он, то для рожденных женщиной, пока Бирнамский лес не сойдет с места, король действительно был неуязвим… не телом, а душевно. Сломить Макбета могло только то, чего он боялся – а после смерти Банко он не страшился никого и ничего, кроме того, что услышал в пророчествах, увидел в видениях, что он принял и подтвердил как правила игры «Да здравствует Макбет, король грядущий». Он был лучшим бойцом, чем мой муж, и легко одолел бы его в поединке, если бы это входило в правила его игры – но оказалось, что, следуя им, Макдуф _обязан_ был стать его убийцей. Я не люблю кровопролития. В отличие от мужа, я рада, что Макбет – бездетен.

Что я хотела бы знать, так это почему Росс, спеша в Англию, завернул к нам в замок предупредить о том, чему ни мы, ни он не могли бы воспрепятствовать… и, кажется, описал Малькольму нашу гибель, как очевидец.

 

ГОЛОС РОССА

Миледи, я старый человек, я слишком хорошо знаю то, что вы называете «игрою», а другие – «нравами»: я обязан был вас предупредить, хотя бы только для очистки совести по дороге на Юг. Что же до того, о чем я рассказал королю (законному, не более – Малькольму Безземельному), то я навидался в жизни столько подобного, что могу описать такую процедуру с доскональной точностью…

 

ГОЛОС ЛЕДИ МАКДУФ

Но не только для того, чтобы умереть и сдвинуть первую крупинку камнепада, мы оказались на сцене ровно в середине этой истории. Мой мальчик спросил: «Что значит – предатель?» А ответ на это куда пространнее, чем та отговорка, которую успела произнести я. Макдуф предал нас с сыном, Макбет – Дункана и Банко, Банко – леди Макбет и самого Макбета, которого пережить не мог бы, беглые таны и принцы – страну и так далее. Это – трагедия предательства. Я это знаю – я сама дала сыну погибнуть прежде меня. «Меня убили, матушка, спасайтесь!» - этот крик, крик единственного, кто понял, кто посмел спросить «что такое – предательство?» слышен мне и до сих пор. Дорогая цена за знание правил игры…

 

ГОЛС МАЛЬКОЛЬМА

Мы, Малькольм, Божией милостию по крови и закону государь и король Шотландии, соизволяем ответить на ваши вопросы.

Воистину, вор и злодей, бывший Гламисский и Кавдорский тан отца Нашего, Государя и проч. Дункана (канонизация коего как страстотерпца обсуждается ныне по предложению короля Англии и проч. Эдуарда) – итак, отца Нашего лукавством и коварством залучивши в замок свой, жестокою смертью погубил. Посему младший брат Наш Дональбайн, правом на престол не обладавший, вынужден был устремить корабли свои в Ирландию, Мы же – стопы свои в Англию, дабы добиться возмездия вышеупомянутому Макбету – погубившему, исключая даже отца Нашего, короля и государя своего, великое множество достойных танов и семейств их. За Нами же последовали на Юг многие верные своей присяге таны, ныне получившие графский титул. Вслед за тем, заручившись поддержкой короля Английского и проч. в лице славного воеводы Сиварда, вместе с юным сыном его и доблестной дружиной, - Мы сокрушили воинства и оплоты коварного злочинца Макбета. Затем, наградив либо покарав, согласно заслугам их и порокам, Наших подданных, Мы мирно воцарились в процветавшей Нашей державе в мощи своей и столь же мирно правили до того печального недоразумения и самочинства доблестных английских гарнизонов, каковое погубило род Дункана и Нас лично…

 

ГОЛОС ЛЕНОКСА

Что касается лично меня и моих отношений с Макбетом, то я всегда был осторожен и предусмотрителен. Макбет же не столько заблуждался, сколько сам создавал, утверждал, способствовал заблуждениям. Я помню, как в моем присутствии он беседовал сам с собою на четыре голоса и много других странных случаев… 

Из всех предавших Макбета (я не считаю казненных Малькольмом, он просто добывал себе средства на расплату с англичанами) я был последним. Я отнюдь не любил Макбета, я не извращенец, но я сделал на него ставку. Только когда его корона засияет над Шотландией, казалось мне, вторым человеком – чуть-чуть, на дюйм вторым, - окажусь и я. Я служил Макбету честно еще до того, как он сделался королем; я обращал его рассеянные мысли в четкую систему и точное дело (именно так погибла семья Макдуфа; видит Бог, знай я, чем это обернется, никогда не пошел бы на столь бессмысленную жестокость по отношению к заложникам). Именно поэтому, благодаря взявшемуся невесть откуда убийце, удалось устранить Банко и упустить Флинса. Для короля это было бы доводом, что и он, бездетный, останется королем до самой смерти. Когда он произнес «Змея убита, но змееныш жив», голос его казался почти ликующим.

Я делал то, что подразумевал Макбет. Увы, не всегда удавалось точно уловить блуждающие мысли короля, и все же я служил ему опорой: моя деятельная жестокость оправдывала для Макбета его собственную, словесную или мысленную. Таких людей, как я, тираны терпят при себе и боятся потерять: это не какой-нибудь Макдуф, умеющий только драться, не думая о заложниках и поддакивать любому, самому противоречивому суждению.

Когда я понял, что Макбет едва ли продержится при вторжении англичан, ибо весь цвет нашего рыцарства качнулся к Малькольму, я подождал некоторое время и примкнул к большинству. Я был уверен, что Дональбайн мертв… Но предать Макбета все-таки последним – это немало значило; в поход ни Малькольм, ни Сивард меня не взяли, напротив, оставили в одной из лучших камер в лондонской темнице. Вот там-то я мирно и прожил все последующие войны и падение Макбета, Малькольма, Дональбайна, а потом был освобожден как убежденный противник кровавого Дунканова рода и сделался первым королевским советником. Рано или поздно умный человек будет оценен по достоинству.

 

ГОЛОС ДОНАЛЬБАЙНА

Я никогда не оценивал свои способности особенно высоко. Я от рождения неудачник. Клеймо злосчастья, как выразился бы мой недобрый брат, запечатлено на моем челе. Тяжелые роды – отсюда хромота. Положение младшего в семье: никто, ни я сам, ни отец, ни тем более Малькольм (я правильно сказал? Мне сложно говорить на этом новом наречии), коварный змей, никогда не допустили бы и мысли о том, что престол займу я. После гибели отца я сразу понял, кто еще останется в живых, а кто – нет, и прямо сказал об этом брату. Тот дал мне возможность эмигрировать (я правильно сказал?) в Ирландию, а сам отправился на Юг, заручился подмогою короля Эдуарда и во главе англичан, как бурный вал на берег, обрушился на пределы своей родины! Он короновался в Сконе! Он даровал даже своим сподвижникам титулы каких-то графов вместо чести носить высокий титул шотландского тана! Он отдал державу на разграбление южанам, он казнил достойнейших людей наших, дабы (так?) завладеть их имуществом!

Такого надругательства над честью и родовой гордостью отечества я, конечно, не мог стерпеть: король Ирландский снарядил корабли со множеством дружинников мне в помощь, и мы сошлись с братом в бою, как два льва. Я занял Скон и был венчан отцовским венцом. Я предоставил своим ирландцам удовольствие добивать англичан, сам же удовольствовался головою Малькольма. Еще в день предпоследней нашей встречи, близ тела отца, я предупредил его. Разве я виноват, что мне повезло… тем более так ненадолго… я правильно говорю?

 

ГОЛОС ФЛИНСА

И вот долго после гибели отца я, избранник Господа и народа Шотландии, был вынужден скитаться в горах, где, впрочем, оказался отнюдь не одинок: сюда стекались изгои, преследуемые Дунканом, Макбетом, Малькольмом, Дональбайном – весь народный гнев, вся мощь возмездия!

И молвил я: братья мои, истинные сыны отечества! Ныне я, Флинс, сын Банко, призываю развернуть наши стяги, дабы сокрушить как престолохищника, коварного хромца Дональбайна, так и грабительские английские своры, рыщущие вкруг по землям, захваченным ими либо дарованным предателем народа Малькольмом, ныне падшим. И долг наш – истребить эти полчища, за исключением самого вожака их, Сиварда, и тех южан и ирландцев, выкуп за которых поможет подняться из праха и крови нашей великой и единой Родине.

И в час последней, сугубо кровавой битвы между войсками Сиварда и дружиною Дональбайна, когда истощились силы и средства обеих сторон, я с вольным и гордым, истинно шотландским по роду и духу воинством обрушился на этих хищников, как царь давит с круч гелвуйских, и мы разбили, и разгромили, и казнили, и пленили, как это было предусмотрено согласно Нашему замыслу.

И, стряхнув окровавленные оковы, расправилась и преисполнилась всяческих благ земля наша, и бароны, таны, графы и священнослужители признали Флинса достойным власти над нею, и были Мы коронованы в Сконе, и от Нас и отца Нашего, великого Банко, простерся в века королевский шотландский род, во исполнение пророчества трех Мойр, или Парок, или сивилл, данного в давние века.

 

ГОЛОС МАКБЕТА

Во всех словах, сказанных вами, скрыта правда, стройная, как арка римских времен. Но замковый камень ее – у меня, и я не допущу до него ни единого из вас…