КОГДА КОНЧАЕТСЯ ВРЕМЯ
Стихи, рассказы и пьесы Ильи Оказова
СТАТУИ
ПЕРСЕЙ (в саду Горгоны)
Ну вот и всё. Медуза сражена,
И голова в мешке глядит, не видя.
Я выполнил свой долг. А эти люди…
Уже не люди, а кумиры, камни,
Предшественники горькие мои –
Их в силах буду я освободить
От холода прозрачных глаз Медузы?
Мой серп, которым я её убил,
Отсёк когда-то мужество Урана,
И жизнь со смертью в нём сопряжена.
Быть может, если я ударю мрамор,
Серпом – он оживёт? (бьёт)
ПЕРВАЯ СТАТУЯ (оживая)
Кто ты такой?
Ты тот смельчак, что поразил Горгону?
Ну что ж, хвала тебе, и честь, и слава.
Но для чего ты пробудил меня?
ПЕРСЕЙ
А кто ты, грозный воин?
ПЕРВАЯ СТАТУЯ
Просто воин,
Который был непобедим в боях,
Три сотни сокрушил, который вынес
И жар, и холод, голод, снег и гром,
Чья слава раскатилась по Элладе
Рокочущим ударом барабана
И покатилась дальше от границ.
Здесь ждал меня последний, высший подвиг:
Я должен был расправиться с Медузой,
И славу вздуть, и равным стать богам…
Я не сумел… Я замер камнем немо
Под леденящими её глазами.
Зачем ты пробудил меня? Кому
Теперь я нужен, жалкий неудачник,
Который пламя славы раздувал,
Но лишь задул его?.. Я не вернусь –
Мне тягостно услышать: «Он не смог!
Не справился! Позор ему, позор!»
ПЕРСЕЙ
Но ты здесь не один. Что скажет этот?
ВТОРАЯ СТАТУЯ
Глупцы, царевичи, вы шли за славой,
Вы клали ей под ноги жизнь свою,
Вам только славы не хватало, только!..
Мне не хватало хлеба. Я пошёл,
Надеясь на богатую награду
За страшную и мерзкую работу,
Пошёл, чтоб прокормить жену и дочку,
Чтобы не слышать больше по утрам:
«Отец, я голодна! Я есть хочу!»
Чтоб не смотреть на долговые камни,
Чтоб не точить ножа на богатея…
Всё – зря. Я умер, и жена, и дочь,
Наверное, мертвы – кто их кормил?
И мне идти обратно? Где тела
Их сгнили, где расписки о долгах,
Где голод, стужа, ненависть и робость?
Не нужно! Я хочу остаться здесь!
ПЕРСЕЙ
Прости меня. Но что же скажет третий?
ТРЕТЬЯ СТАТУЯ
Я просчитался. Я в неё не верил,
Я думал, что Горгона – просто байка,
Пустая сказка для молокососов,
Которую придумали старухи,
Которую домыслили цари,
Желая содержать нас в страхе божьем.
А я не верил. И пошёл сюда,
Чтоб доказать, что никакой Медузы
На свете нет – ну кто её видал?
Лишь эти камни… Я взглянул в лицо ей,
И больше никогда не засмеюсь!
ПЕРСЕЙ
А ты, четвёртый, что на это скажешь?
ЧЕТВЁРТАЯ СТАТУЯ
Я верил. Но я верил только в то,
Что это – зверь, диковинка Востока,
Которую подробно описали
Мои коллеги – но из третьих рук;
Они не приводили доказательств,
Не объясняли механизма глаз,
Не распознали той породы змей,
Что на челе её свивают кольца.
А если бы мы это всё узнали,
Смогли б изобрести какой-то способ
Борьбы с таинственною этой силой.
Мне говорили: «Ты и стар, и сед;
Куда тебе, с такою бородою,
Пускаться на край света? Брось! Не думай!»
Я думал. А потом окаменел.
Дай мне опять стать камнем – всё равно
Я не добился вожделенной цели.
ПЕРСЕЙ
Я не могу понять тебя. Ты, пятый?
ПЯТАЯ СТАТУЯ
Я жил в богатстве, неге и почёте,
Я спал на ложах из слоновой кости,
И ел и пил на чистом серебре,
И одевался в пурпурное платье.
Всё, что на свете можно раздобыть –
Живое, неживое – мне везли.
И сколько юношей, и сколько дев
Познал я – скромных, страстных, просто жадных,
Горячих и холодных, молодых
И зрелых, тех, что были всех прекрасней
И всех уродливей – разнообразья
Душа моя желала. Я приехал,
Чтоб страсть мою с Медузой утолить,
Что никому ещё не доводилось.
Она взглянула – и мои объятья
Раскрытыми остались… Вновь я жив,
Но что мне в жизни? Я пресыщен ею.
ПЕРСЕЙ
Когда б ты помогал другим… А ты?
ШЕСТАЯ СТАТУЯ
Я родился, чтоб сделаться царём,
Царём царей, и покорить все страны,
И чтобы ноги мыли мне князья,
И чтоб тиранны – умащали маслом,
И чтобы люди, слыша обо мне,
Бросались на колени, ниц, в песок!
Но я не царь. Ни денег, ни дружины.
И вот, узнав о странной этой силе,
Оружии Горгоны, я пришёл,
Чтоб стала мне союзницей она
И разделила власть и мир со мною.
Она сочла меня врагом. Теперь
Она мертва. Дай голову её,
И мы с тобою покорим Олимп,
И сменим ветхих нынешних богов,
Как те титанов некогда сменили.
Дай голову! Дай власть! А без неё
Не стоит жить тому, кто алчет власти.
ПЕРСЕЙ
Я обещал украсить ей эгиду
Паллады – не тебе тягаться с нею!
Ну а седьмой, последний, самый юный?
СЕДЬМАЯ СТАТУЯ
Я из страны Кефея-эфиопа.
Её преследует жестокий рок:
Чудовище из волн морских выходит
И на съеденье требует себе
Прекраснейших из эфиопских дев.
Одной из них была моя невеста,
Зверь съел её… К чему мне было жить?
И я пошёл, чтоб светлый взор Медузы
Меня убил – и он меня убил.
Зачем ты воскресил нас, чужестранец?
ПЕРВАЯ СТАТУЯ
Зачем? Иль для позора и бесславья?
ВТОРАЯ СТАТУЯ
Зачем? Для голода, нужды и горя?
ТРЕТЬЯ СТАТУЯ
Зачем? Чтоб верили мы каждой сказке?
ЧЕТВЕРТАЯ СТАТУЯ
Зачем? Чтобы признать, что мы бессильны?
ПЯТАЯ СТАТУЯ
Зачем? Чтобы мы по-прежнему скучали?
ШЕСТАЯ СТАТУЯ
Зачем? Для злобы властной и бесплодной?
СЕДЬМАЯ СТАТУЯ
Зачем? Чтоб вновь мы умерли? Убей!
ПЕРСЕЙ
Прощайте. Я исполню вашу просьбу.
Вот голова Медузы!.. Снова камни
Безжизненные… Что же, в путь, Пегас!
Летим спасать от зверя эфиопов –
Вдруг будут благодарнее, чем эти?
ПАЛАМЕД
(палатка ПАЛАМЕДА. Входит ОДИССЕЙ)
ОДИССЕЙ
Да ты, брат, под такой уже охраной,
Что и меня-то еле пропустили.
ПАЛАМЕД
Уж в этом-то я, князь, не виноват.
ОДИССЕЙ
Конечно – по всей строгости закона.
ПАЛАМЕД
Да брось ты про закон! Смешно, ей-богу.
Такую вещь придумать мог лишь ты.
ОДИССЕЙ
Как ты бы смог, будь на моём ты месте.
Ну, кто из этих доблестных героев
И, с позволения сказать, царей
Мог выдумать такой роскошный номер?
Лишь ты да я.
ПАЛАМЕД
Да я? Приятно слышать.
ОДИССЕЙ
Нас двое, и охрана у дверей
Не слышит ничего – ей не велели.
ПАЛАМЕД
Я полагаю, ты и не велел.
ОДИССЕЙ
Какое я! Конечно, Агамемнон –
Кому, как не ему, повелевать
И, кроме нас с тобой, кому здесь думать?
Всё скопище воинственных ослов,
Которые к Тиндару слали сватов,
Способно воевать, но думать? Что ты!
ПАЛАМЕД
Ты слишком много думал, Одиссей.
Я у тебя давно хотел спросить:
Зачем тебя-то в Спарту понесло
Тогда? Ведь было ясно, что Елены
Тебе не получить.
ОДИССЕЙ
Но в это время
В Итаке был такой неурожай,
Что вправду было впору сеять солью,
А царь Тиндар кормил почти что год
Меня и тех, что прибыли со мною.
А после я увидел Пенелопу
И понял: да, Елена не по мне,
И даже если бы она решила
Моей женою стать – на третий день
Блудила бы с последним офицером.
А Пенелопа – та другое дело.
Вот видишь, ждёт уже который год –
Пять лет должно сравняться Телемаху –
И всё верна мне.
ПАЛАМЕД
Может быть.
ОДИССЕЙ
Верна!
Я знал, что брал, и знал, на что иду,
Когда Тиндару дал совет связать
Всех храбрых женихов одним союзом.
ПАЛАМЕД
Тебя же твой совет и погубил.
Пожалуй, лишь один Протесилай
Так не хотел идти на поле битвы,
Как ты. Бедняга! Как он простодушно
Шагнул на землю Фригии вторым,
А в самом деле – первым. Вот за это
Тебя я уважаю, Одиссей:
Иначе бы все столько совещались,
Что перессорились бы, а твой щит,
Хотя и погубил Протесилая,
Зато позволил нам начать войну.
ОДИССЕЙ
Ну, мне-то было нечего терять –
Раз сделал глупость, обещавши в Спарте
Стать под копьё, едва лишь эта кошка
Изменит Менелаю, а потом
Ты мне не дал остаться по болезни
В тылу – так что же мне щадить других?
ПАЛАМЕД
А я не думал, что ты так жесток.
ОДИССЕЙ
Не более тебя. Ведь если б вправду
Я обезумел и повёл бы плуг
Вперёд, когда ты бросил Телемаха
На борозду – простил бы ты себе
Когда-нибудь такое?
ПАЛАМЕД
Не простил бы.
ОДИССЕЙ
А я, как видишь, не прощаю даже
Того, что ты меня перехитрил.
ПАЛАМЕД
Да. Этого я ждал четыре года;
Я понимал, что ты меня погубишь,
И каждый час казался мне последним.
ОДИССЕЙ
Скажи, зачем ввязался ты в войну?
ПАЛАМЕД
Я – нет, не смейся! – я любил Елену,
Я до сих пор люблю её, пожалуй, –
Ты знаешь – я ведь так и не женился.
Елена – это… Как тебе сказать?
Когда она была за Менелаем,
Она была за нашим, за ахейцем.
Елена – это… Это больше, чем
Красавица – она почти богиня,
Почти палладий – и такой палладий
У нас украл Парис. И я не смог
Не поспешить на помощь Менелаю –
Да что там Менелаю – всей Элладе!
ОДИССЕЙ
И что же? Всей Элладе было нужно
Двенадцать итакийских кораблей
Да тысячу солдат?
ПАЛАМЕД
Нам было надо,
Чтоб каждый честно роль свою сыграл.
ОДИССЕЙ
А я сфальшивил? Сына не убил,
Как дочь свою зарезал Агамемнон?
Нет, честность – это не для нас. Нельзя
Быть честным, добросовестным актёром,
Когда трагедия глупа.
ПАЛАМЕД
Тебя
Твоя же выдумка и подвела.
ОДИССЕЙ
Ну а тебя – твоя. Я мог сто раз
Убить тебя – из лука пристрелить,
Ударить дротом в спину – но всё это
Ничтожная цена за то мгновенье,
Когда мой сын лежал на борозде.
Ты погубил меня моим оружьем,
И потому я долго ждал, пока
Смогу тебя твоим же поразить.
ПАЛАМЕД
Письмо?
ОДИССЕЙ
Ну да. Никто бы не поверил,
Что ты с Приамом переписку вёл,
Когда бы на табличке буквы «кси»
Не оказалось – ты её придумал
И только ты пока употреблял.
ПАЛАМЕД
Да, хорошо задумано. Но деньги?
Откуда столько золота ты взял?
ОДИССЕЙ
Опять же от тебя – и от Ахилла.
ПАЛАМЕД
Не может быть! Ахилл – он был один,
Кто защищал меня перед вождями.
ОДИССЕЙ
Конечно, он понятья не имеет,
Что это золото – его. Но сам
Подумай, у кого ещё из наших
Могла быть на руках такая сумма,
Хотя бы после взятия Пергама?
Никак не у бедняги Одиссея!
ПАЛАМЕД
И всё же это золото – твоё?
ОДИССЕЙ
Нет, это всё Ахиллова добыча,
Которую он проиграл мне в шашки.
Ты помнишь – только ты придумал эту
Игру, как ею увлеклись, и он
Всех больше: даже Менелай смеялся,
Что оба наши первые герои –
Ахилл с Аяксом – больше на доске
Сражаются друг с другом, чем с Приамом.
ПАЛАМЕД
Но я тебя за шашками не помню.
ОДИССЕЙ
Ещё бы! По ночам я сам с собою
Играл, играл, играл три долгих года,
А после предложил сыграть Ахиллу.
Я ставил всю Итаку – и Пелид
Уверен был в победе – потому он
И проиграл: уверенность полезна
На поле боя, но не за доской.
ПАЛАМЕД
Ни я, ни брат – никто не знал об этом.
ОДИССЕЙ
Ахилл и попросил меня молчать,
Стыдясь, что он, из всех ахейцев первый
И в битве, и за шашками, продулся
Какому-то ничтожному…
ПАЛАМЕД
Молчи!
Всё ясно. Потому и защищал он
Меня, что всё-таки подозревал…
Тебя.
ОДИССЕЙ
Меня? Подозревал?! Ахилл?!!
Ну что за вздор – он просто знал, что ты
Хороший человек – и я не спорю.
ПАЛАМЕД
А ты? А ты – хороший человек?
ОДИССЕЙ
Не знаю. Через двести-триста лет
Рассудит кто-нибудь. Ну а пока –
Прощай! И вспомни по дороге к казни
Ребёнка моего на борозде,
И помни: первым камень брошу я!
(Уходит)
ПОЦЕЛУЙ ИУДЫ
(ИУДА один считает деньги)
Жаль. Не хватает тридцати монет.
Ничтожное число, а всё же важно:
Как прокормить тринадцать человек –
Нет, нет – двенадцать человек и Бога,
И всех, кого он учит, кто к нему
Приходит в гости… Тридцать. Только тридцать.
Какое-то обидное число.
(Входит ДЕВУШКА-гречанка с большим свёртком)
ДЕВУШКА
Пожалуйста, простите! Вы апостол?
ИУДА
Да, я апостол, но из всех последний,
И если ты желаешь умной речи,
Иди к Петру, Иакову, Матфею –
Они с тобой поговорят, а я
Не мастер толковать.
ДЕВУШКА
Но я для вас
Последнюю, припрятанную ценность
Достала – я видала Иисуса,
Какой он бледный и какой худой!
Я вам хочу помочь – ну хоть немножко!
ИУДА
Ты денег принесла? Спасибо. Это
Нам нужно – хоть и не единым хлебом
Мы живы, всё же нужен нам и хлеб.
ДЕВУШКА
Нет, я не деньги – я идти не смела
Продать его торговцу на базаре,
А вы сумеете, ведь вы сильнее!
ИУДА
Так что же это?
ДЕВУШКА
Статуя Эрота
Хоть небольшая, но хороший мастер
Из мрамора хорошего ваял.
Я раньше думала, что помогает
Он мне, а нынче поняла, что Бог
Один, а остальные все – не боги.
ИУДА
Спасибо, милая моя сестра.
Ступай – Господь воздаст тебе за это.
ДЕВУШКА
Я не для воздаяния, я так!
(уходит)
ИУДА (любуется статуей)
Прекрасная, старинная работа!
Он мне напоминает Иоанна –
Такой же юный и такой же тонкий,
И с мраморными ясными глазами…
Вот только крылья… Древняя наивность!
Они себе представить не могли,
Что можно воспарить без всяких крыльев!
Да, времена Дедаловы прошли.
Ну что д, он стоит тридцати монет.
Осталось мало времени, совсем
Немного – разве что ещё неделя.
Меня позвал Он и наедине
Заговорил со мною: «Ты, Иуда,
Вернее всех апостолов моих.
Так вот. Меня должны распять на Пасху,
И должен будешь ты меня предать.
Не возражай! Я сам боюсь подумать
Об этом: в человечьей оболочке
Хочу прожить ещё хоть десять дней,
Но срок зовёт! Предай меня, Иуда.
Пусть это тяжело, но очень нужно.
Пусть даже этого ты пережить
Не сможешь и повесишься от горя –
Так надо. И за это я тебе
Там обещаю рай». И я ответил,
Взглянув в Его печальные глаза:
«Я сделаю, Учитель, всё, что надо.
Но мне не нужен рай на небесах –
Нельзя туда войти христопродавцу».
Он грустно улыбнулся: «Это верно…»
(Входит Пётр)
ПЁТР
Иуда? Ты один? И всё считаешь?
Да, трудно позавидовать тебе –
Ты делаешь всю чёрную работу.
ИУДА
Но нужно же её кому-то делать.
ПЁТР
Конечно, но не знаю… Я не смог бы
Копаться в серебре, в зелёной меди,
В денариях, сестерциях и ассах.
Ты молодец, Иуда! Ты из нас
Всех терпеливее и всех честнее!
ИУДА
Откуда же ты знаешь, что честнее?
ПЁТР
Да вижу по лицу! Ты честный малый,
Ты не солжёшь и ты не утаишь
Ни медяка, как эти два супруга –
Она – Сапфира, он…
ИУДА
Анания.
Так значит, ты мне веришь, верный Пётр?
ПЁТР
Да, верю – верю больше, чем в себя.
Как я не отрекусь от Иисуса,
Так ты, Иуда, да и все другие –
Любой из нас – Матфей ли, Иоанн…
Но что это стоит перед тобою?
Зачем здесь этот голый истукан?
ИУДА
Его мне принесла совсем недавно
Одна из христианок, чтобы я
На рынке продал этого Эрота.
ПЁТР
Так это их божок? Они умеют
Найти себе хозяев посмазливей.
Но продавать, конечно, невозможно –
Разбить его, немедленно разбить!
ИУДА
Тебе не жалко этой красоты?
ПЁТР
Прекрасное красивого дороже!
ИУДА
Ты знаешь, это был их бог любви,
А нам любить Учитель заповедал.
ПЁТР
В нём, в этом идоле, не та любовь –
Не светлая, небесная, святая,
Но скотская и плотская! Разбей.
ИУДА
Послушай! А когда ты молод был,
Ты знал любовь – такую вот, его?
ПЁТР
Да… знал. Но я об этом позабыл,
Я за Учителем пошёл скитаться,
Оставив мать, любимую и дом.
Вот молоток! Ударь его покрепче,
Чтоб он годился только для того,
Чтобы пережигать его на известь.
Но что с тобой? Я вижу, ты робеешь?
Но ты же помнишь заповедь, где Бог
Вещал: «Не сотвори себе кумира».
ИУДА
Ты прав…
(разбивает статую)
но только, знаешь, я боюсь,
Что люди эту заповедь забудут
И, старые кумиры раздробив,
Сумеют сотворить себе иные –
Пусть выше, пусть мудрее, но кумиры.
Боюсь, что даже кое-кто из нас
Сам первый и начнёт слагать легенды
И рисовать Нерукотворный Лик.
ПЁТР
Не может быть! Я – никогда, хотя бы
Я и умел писать и рисовать.
ИУДА
Ну, кто-нибудь напишет под диктовку.
ПЁТР
Зачем нам ссориться? Ведь ты да я –
Такие же, как все, друзья и братья,
И думать одинаково нам надо –
Вот и не будет споров или ссор.
ИУДА
Так все должны мы думать, как один?
ПЁТР
Нет, как один Единственный, Иуда!
ИУДА
Ты думаешь, что мы с тобою сможем?
ПЁТР
Нет, мы, конечно, не сравнимся с Ним,
Но суть и соль – для всех одна и та же,
И только ею мы соединим
Весь мир, от Индии до Гибралтара,
В одну большую дружную семью,
В которой все и каждый любят всех
И каждого – понятно, не такою
Любовью, как у этого божка.
ИУДА
Пётр, целовался ты когда-нибудь?
ПЁТР
Ну… да… Но было это так давно,
Я ничего теперь уже не помню.
ИУДА
А я вот никогда. Ведь я – урод,
Косой, горбатый, конопатый, рыжий
И никому не нужный, кроме Бога.
ПЁТР
Неужто мало этого тебе?
ИУДА
Нет-нет, не мало – слишком много, больше
Чем на себя я в жизни взять могу.
ПЁТР
Иуда, я тебя не понимаю.
ИУДА
Да и не стоит понимать, мой друг!
Я становлюсь ворчливым стариком
И часто говорю с самим собою.
Не слушай, Пётр! Не слушай ничего,
Что я скажу, не верь мне никогда,
Чего бы я ни сделал! Слышишь, Пётр?
Не верь! Не верь! Не верь! Не верь! Не верь!
ПЁТР
Да что с тобою?
ИУДА
Ничего. Пройдёт.
Уже прошло. Всё это просто нервы
Да этот глупый греческий божок,
Который так похож на Иоанна…
ПЁТР
Иуда, брат, ты очень утомился,
Пойди и отдохни. Скажи, нам хватит
Пожертвований – дотянуть до Пасхи?
ИУДА
Нет. Не хватает тридцати монет.
Но я достану их, не беспокойся.
Я верен, я всё сделаю, как надо,
Сколь это мне ни будет тяжело;
Но прежде… прежде будет поцелуй,
Последнее и первое лобзанье
Последнего ученика Христа.
А люди – не поймут. Но не забудут
И будут помнить поцелуй Иуды!
(Входит Христос. Яркий свет поглощает всё)
КОЛЬЦО ДРАКОНА
СИГУРД
Похоже, это здесь. Скала, пещера,
Блеск золота под сводами её,
Седых от ржавчины мечей обломки –
По всем приметам, я пришёл туда,
Куда хотел. Но почему не слышен
Мне рёв чудовища, не виден отсвет
На красной чешуе его?.. Кто здесь?
Старик, скажи – тут обитает Фафнир?
ФАФНИР
Да, мальчик, это я. Привет тебе.
СИГУРД
Ты – Фафнир? Но ведь он дракон могучий,
Чей гребень разгребает облака –
По крайней мере, так мне говорили…
ФАФНИР
Кто говорил? Никто меня не видел,
А те, кто видел, уж не говорят.
Откуда ты? Ты молод и красив,
И не боишься Фафнира, я вижу,
В тебе играет удалая сила,
А на бедре висит хороший меч,
Который вряд ли скован на земле.
Зачем же ты пришёл? Неужто мало
Тебе того сокровища, которым
Ты обладаешь и какого мне
Нельзя купить ни на какие деньги?
Наверное, лишился этот мир
Последних радостей привычных, если
Тебя прельстило золото моё.
Что золото? Оно мне надоело,
Ты видишь, я не надеваю шлема,
Который обратит меня в дракона,
Чотбы убить тебя одним ударом…
СИГУРД
Ты этот шлем похитил у отца,
Убив его за золото и чары
Могучего змеиного обличья!
ФАФНИР
Ты это знаешь? Что же, я давно
Уверен был, что это все забыли,
Но если кто-то помнит – не беда.
Я не раскаиваюсь в том, что сделал.
В те дни, когда отца я поразил,
Он был таким же, как и я сегодня –
Усталым, старым, золотолюбивым;
Андваранаут на отцовском пальце
Сжигал таким же пламенем его.
Он стал жесток; он стал безмерно скуп;
Он перенёс на золото, на выкуп
За Отра ту безумную любовь,
Которую питал к нему он прежде,
К единственному брату моему.
СИГУРД
К единственному, говоришь? А Рёгин?
ФАФНИР
Ну, наконец-то стало всё понятно.
Ты от него? Ведь он тебя прислал?
Брат, от которого я отказался,
Который отказался от меня,
Но жаждет золото моё похитить.
Ну что же, так бы сразу и сказал.
Тут приходили до тебя другие –
За золотом, за славою, за шлемом
Отцовским, превращающим в дракона.
Но все они старались для себя.
Я убивал их. Я не мог щадить
Врага, что покушался на наследство
Проклятое моё – таков мой долг,
Так Андвари сбывается завет:
«Кто посягнул на золото – погиб».
И я погибну – может быть, сегодня.
СИГУРД
Мне не нужны сокровища твои,
И Рёгину, поверь, ничуть не больше:
Он хочет лишь свершить святое дело –
Месть за тобой убитого отца.
ФАФНИР
И, разумеется, чужой рукою.
Поверь, мой мальчик, что его я знаю
Не хуже твоего, и эта месть –
Всего лишь повод завладеть богатством.
Не за отца он хочет отплатить,
И лишь приобрести Андваранаут –
Кольцо, что множит проклятый металл.
Он знает, что со мною не под силу
Ему сражаться – как и никому,
Кто ведал страх. Но ты его не ведал
И видишь – я не надеваю шлема,
Я знаю, час мой пробил, срок пришёл,
Мне время умереть, и я готов.
Ты моему проклятию наследник.
СИГУРД
К чему мне золото? С меня довольно
Того, что добрый Хьяльпрек мне даёт,
А это всё пусть забирает Рёгин.
Он мне немало в жизни помогал,
Он вновь сковал меч Сигмунда, и я
Смог отомстить за своего отца.
Теперь я мерой отплачу за меру.
ФАФНИР
Мы все уверены, что меру знаем.
Ты слишком молод, раз тебе довольно
Того, что есть. Когда бы ты был беден,
Когда б ты был неслыханно богат,
Как я – то понял бы, какие цепи
Прекрасные приковывают нас
К сияющему жёлтому металлу!
Я стар, и помню времена, мой мальчик,
Когда из золота ковали лемех,
Мотыгу, наконечник для копья –
Им в те года совсем не дорожили.
Проклятье Андвари дало начало
Той сумасшедшей, яростной гоньбе
За золотом, которая теперь
Ко мне приводит витязей, чьи руки
От жадности трясутся, как от страха,
Чьи кости здесь лежат перед тобой.
Мне жаль их. Но таков уж мой удел –
Оберегать сокровище, лежать
На нём, не подпуская никого.
Когда б ты знал, как я устал! Но нынче
Ты победишь меня. Покуда жив,
Я не избавлюсь от жестокой страсти
И должен буду снова убивать
Людей, повинных разве что в корысти –
А это, право, очень малый грех.
Мне время умереть, и я умру,
И я за это буду благодарен
Тебе, убийце-другу моему.
Там, в царстве Хель, мне золото не будет
Давить на сердце. Так возьми его,
Но прежде заруби меня – живым
Я не отдам тебе моих сокровищ!
СИГУРД
Ну что же, Фафнир, надевай свой шлем,
И мы сразимся!
ФАФНИР
Ты сошёл с ума.
Я стар, но только лишь приму тот облик,
Как когтем раздавлю тебя легко.
Мне надоело убивать, а ты
Ещё сраженья любишь? И притом
Стараешься не для себя – для друга,
Коль можно другом Рёгина назвать…
Мне жаль убить такого человека.
СИГУРД
Надень свой шлем – я стариков не бью!
ФАФНИР
Напрасно. Если старики богаты,
Они на жалость права не имеют.
Я два совета дать тебе хочу.
Один: не доверяйся горбуну.
Как только Фафнир будет уничтожен,
Ты сразу станешь Рёгину чужим.
Убей его, иначе сам погибнешь.
СИГУРД
Я никого ещё не предавал.
ФАФНИР
И ждёшь, покуда предадут тебя?
Так это не уйдёт; начни же первым.
И два: не трогай золота, сынок.
Твоё богатство – молодость и смелость,
А золото – оно не для тебя.
Но что я говорю? Никто не может
Соблазна избежать. Бери его,
Когда меня не станет – может быть,
Ты будешь с ним счастливее, чем Фафнир.
Но вот кольца, кольца Андваранаут
Не трогай! Брось его в глубокий омут,
Зарой его на семьдесят локтей
В сырую землю, на огне расплавь,
Но не надень на палец! Если даже
Ты устоишь пред золотым искусом,
Тебя погубит как-нибудь ещё
Заклятье Андвари. Теперь руби.
СИГУРД
Так ты не хочешь драться?
ФАФНИР
Совершенно.
Мне это не по возрасту, голубчик.
СИГУРД
Тогда живи – я не могу убить
Тебя без боя и сопротивленья.
Но Рёгину отдай своё кольцо.
ФАФНИР
Я рад бы передать ему проклятье,
Но вот беда – пожизненно оно.
Я не отдам кольца – ни смерть, ни счастье,
Ни воля Одина, ни воля Хель
Не смогут убедить меня расстаться
С Андваранаутом, пока я жив.
Но если хочешь успокоить совесть –
Вот меч мой. Я сражусь с тобою, ладно,
Но в человечьем образе. Ну, бай!
(Сражаются; ФАФНИР гибнет)
СИГУРД
Как просто оказалось одолеть
Его! Ну что же, я исполнил клятву,
И Рёгин может получить своё.
Он ждёт меня – я принесу кольцо
Убитого, как радостную весть
Ему
(снимает с мертвеца кольцо и примеряет его)
Оно как раз по пальцу мне.
Как много золота лежит кругом!
Быть может, даже Грани не свезёт
Всего – нам предстоит неближний путь…
Какой неближний путь! Ведь Рёгин рядом,
Я позову его – пусть сам возьмёт
Моё сокровище… Моё? Проклятье!
Но ведь оно действительно моё!
Я получил его в открытой битве,
И если даже бой был слишком скор,
Не я тому виной ведь шёл к дракону.
И заслужил сокровище, ей-богу!
А Рёгин – он же в самом деле ждал,
Что я убью дракона – но погибну
И сам в неравной схватке. Сукин сын!
Он захотел жар загребать чужими
Руками – ну так это не удастся!
Отец его отныне отомщён,
А он – он ждёт меня, чтобы всадить
Нож между рёбер мне. Да, я его
Убью, как только он достанет нож.
А золото – всё матери свезу,
И пусть она поймёт, что я не даром
По свету мыкаюсь. Оно моё!
Моё по праву! Рёгин – ну да к чёрту!
Пусть он теперь последует за братом,
А мне уже пора в обратный путь.
Осталось только Грани нагрузить,
А Рёгина… да что же тут такого –
Не я его, так он меня убьёт.
Я не ударю первым, вот и всё.
Пускай он только руку занесёт…
(задумчиво)
А после надо разбудить Брунгильду…
Как славно ты блестишь, Андваранаут!
РЫЦАРЬ ЛЕБЕДЯ
(ЭЛЬЗА и ЛОЭНГРИН у окна)
ЭЛЬЗА
Какой хороший золотистый вечер!
У горизонта облака клубятся
Лиловые и красные, а сверху –
Совсем светло! Ах, до чего же мне
С тобою хорошо! Представить только,
Что ты ведь мог тогда не появиться,
Не защитить, не оградить щитом
От обвинения – и я сидела б
Сейчас в глубокой каменной темнице,
Угрюмой, как покойник Тельрамунд.
ЛОЭНГРИН
Да, он угрюмым выходил на бой,
Угрюмым и уверенным, и прямо
В глаза смотрел… Как всё же это странно!
ЭЛЬЗА
Чего же странного? Все люди злы,
Все в правоте своей убеждены,
Какое б злое дело ни вершили.
ЛОЭНГРИН
Но разве так бывает?
ЭЛЬЗА
Ну конечно!
Какой ты всё же глупый, Лоэнгрин,
Как будто ты совсем ещё ребёнок.
Откуда только взялся ты такой?
ЛОЭНГРИН
Я не могу рассказывать об этом.
ЭЛЬЗА
Не хочешь – и пожалуйста, не надо!
Я счастлива довольно без того,
Что ты такой хороший, милый, белый,
И ласковый, немножечко смешной,
Наивный, добрый и голубоглазый.
Я счастлива! А ты? Ты тоже счастлив?
ЛОЭНГРИН
Да… Да, конечно, Эльза, очень счастлив
И больше всех – почти – тебя люблю.
ЭЛЬЗА
Ну, что такое? Почему «почти»?
Ты что-то от меня опять скрываешь:
Тебя в твоём далёком белом крае
Другая ожидает – и красивей,
И лучше, и моложе? Отвечай!
ЛОЭНГРИН
Да что ты, Эльза, ты с ума сошла!
Тебя люблю я – сразу после Бога.
ЭЛЬЗА
Ну, слава Богу – Господь Бог не в счёт.
ЛОЭНГРИН
В первейший счёт, в начало всех начал.
ЭЛЬЗА
А женщины-то нет?
ЛОЭНГРИН
Там женщин нет.
ЭЛЬЗА
Где «там»? Скажи, пожалуйста, скажи!
ЛОЭНГРИН
Но мы же ведь с тобой договорились…
ЭЛЬЗА
Договорились – так разговоримся!
Ну право, разве это хорошо –
Приплыть на лебеде Бог весть откуда,
Спасти – и ничего не объяснить!
ЛОЭНГРИН
Пойми же – мне рассказывать нельзя!
ЭЛЬЗА
Ах так? Нельзя? И я тебе тогда
Ни слова, ничего не расскажу –
А у меня, мой милый, тоже тайна!
ЛОЭНГРИН
Какая? Я б и спрашивать не стал,
Но вот уже давно меня томит
Какое-то предчувствие, и лебедь
Кричит…
ЭЛЬЗА
Причём достаточно противно.
Так нет же, не скажу – ни полсловечка!
Хотя всё это для меня важнее,
Опаснее, чем для тебя – твоё!
ЛОЭНГРИН
Опаснее? Я чувствовал опасность.
Прошу тебя, откройся!
ЭЛЬЗА
Ни за что!
Сначала расскажи, откуда ты.
ЛОЭНГРИН
Ну что же… Раз тебе грозит беда,
Я расскажу – для твоего же бага,
И это не зачтётся мне за грех.
ЭЛЬЗА
Конечно не зачтётся! Начинай»
ЛОЭНГРИН
Я родом из святого Монсальвата,
Где из глуши лесов непроходимых
Вздымается хрустальная гора;
На ней – хрустальный храм, и в этом храме
Хранится чудодейственный Грааль,
Святой потир, приявший кровь святую,
Сияющий, живительный, целящий,
Питающий блаженством неземным
Тех чистых рыцарей, что созерцают
Его; они храбры и непорочны,
И служат Господу своею жизнью;
И если донесёт Господень Ангел
До них известие: «Несправедливость
Свершается!» – они спешат туда,
Чтобы святым мечом царя Давида,
Спася невинность, покарать порок.
И я – один из них. На мне лежит,
Как и на всех у нас, обет молчанья,
Но я тебе решился рассказать
Об этом, ибо всей душой люблю
И должен об опасности услышать,
Которая грозит тебе.
ЭЛЬЗА
Ах, милый…
ЛОЭНГРИН
Ты медлишь? Ты, быть может, солгала,
Чтоб утолить пустое любопытство?
Тогда прощай – я должен удалиться.
ЭЛЬЗА
Нет, мой любимый, есть опасность, есть,
Верней, была – покуда Тельрамунд
На свете жил и обвинял меня
В убийстве моего родного брата.
ЛОЭНГРИН
Но я его сразил и защитил
Тебя и честь твою, и клевета
Его была повержена во прах.
ЭЛЬЗА
Ты откровенен – буду откровенна:
Да, то была не клевета. И всё.
ЛОЭНГРИН
Как? Значит, всё же ты убила брата?
ЭЛЬЗА
Да, утопила. Что же тут такого?
Мальчишка, хилый и умом, и телом,
Ничтожество, проклятие отца –
Он должен был стать герцогом Брабанта?
Он, трус бессильный, только потому,
Что сын он, а не дочь? Какой он сын,
Ни сын, ни дочь – он дать не мог потомства,
Не смог бы защитить свою страну,
Над ним смеялся бы простой народ –
Над герцогом! Ошибка провиденья,
Которую решилась я исправить –
Я, молодая, но и не дитя,
Я, женщина, но всё же герцогиня
Куда достойнее, чем был бы брат
В короне герцога; я, что смогла
Такого повелителя и мужа
Себе найти и краю своему –
Я уступить должна была? Шалишь!
Я и себя спасала, и Брабант,
А если Тельрамунд увидел это,
Теперь он мёртв, и счастливы и я,
И ты, и все – а брату не помочь!
Ну вот и всё. Но что ты? Успокойся!
ЛОЭНГРИН
Как? Успокоиться? Как? Быть счастливым,
Убивши правду праведным мечом,
Продавши целомудрие за грех,
Любя – увы, любя! – братоубийцу?
О Господи! Теперь я понимаю,
Что Божий вестник нам хотел сказать,
Какая то была несправедливость!
Что я наделал!
ЭЛЬЗА
Право, ничего,
Об этом знаем ты да я – и только.
ЛОЭНГРИН
Об этом знает Бог на небесах!
Моя вина, великая вина!
ЭЛЬЗА
Ну что ты, что ты, милый мой, не надо;
Ну, если даже ты и согрешил,
То по неведению, и не больше,
А этот грех Господь тебе простит –
Он милостив. А я тебя люблю.
ЛОЭНГРИН
Я не прощу себя вовек за это!
Я не прощу себе ни Тельрамунда,
Что честно бился, с честью и погиб,
Ни той любви, которую к тебе
Питаю – и не в силах ничего
Поделать с этим!
ЭЛЬЗА
И не надо делать.
Ведь я тебя люблю, мой Лоэнгрин,
И ты мне только стал ещё дороже,
Мой добрый, честный, лебединый рыцарь!
ЛОЭНГРИН
Какая там теперь уж чистота!
Я ухожу замаливать свой грех,
А если всё ж тебя не позабуду –
Не позабуду, знаю, никогда! –
То пусть я изопью всю горечь нашей
Разлуки, чтоб на каплю облегчить
Свою вину! Прощай навеки, Эльза!
(уходит)
ЭЛЬЗА
Ну что ты, право! Ну куда ты, стой!
Ушёл. И лебедь улетел, наверно.
Ну что же, он ещё вернётся – завтра.
ЛОЭНГРИН (за сценой)
Нет, не вернусь. Прощай! Навек прощай!
ЭЛЬЗА
О Господи! Какой он всё же глупый!..
А если – в самом деле не вернётся?!
ФАУСТ
(ФАУСТ и очень похожий на него МЕФИСТОФЕЛЬ сидят за столом под часами)
МЕФИСТОФЕЛЬ
Ох, Фауст, Фауст, всё тебе неймётся!
Сдаётся мне, что я продешевил.
И в самом деле, что она такое,
Твоя душа? Таких везде навалом –
Святым ты вроде не был никогда,
А покопайся я чуть-чуть поглубже
В твоём прошедшем перед нашей сделкой,
Немало бы интересного нашёл:
Что вокруг Солнца вертится Земля –
Положим, это в наши дни не грех,
Тем более что так оно и есть,
Но триста лет назад ты на костёр бы
Попал за это, как за богохульство;
А ангелы? Ты в них тогда не верил.
ФАУСТ
Вот видишь, значит, не продешевил:
Теперь я верю в ангелов – выходит,
Моя душа немного вздорожала.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Ну, Фауст, я теперь не удивлюсь,
Коль ты заявишь, будто человек
Произошёл от обезьяны.
ФАУСТ
Вряд ли.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Но так или иначе, я плачу
Тебе три сотни ет такую цену,
Которой стоит только папа римский.
ФАУСТ
И он не стоит.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Старый лютеранин!
Но, в общем, верно: в огненной геенне
Хватает пап, епископов и прочих,
Но и учёных там ничуть не меньше.
Я – мелкий бес, и только раз в суде
Сидел, когда решался спор за душу,
Не мне судить, кому пристало в ад,
Кому – на небо; но зато я знаю
Немало грешников, попавших в рай,
И праведников – вроде Дон-Жуана,
На редкость благочестного испанца, –
Попавших в пекло. Вот уж третий век
Тебе служу я, словно чёрный пудель,
А душенька твоя всё недовольна.
ФАУСТ
Что делать, в этом я не виноват.
Чем больше есть – тем большего желаешь,
А много ли ты можешь дать, приятель?
МЕФИСТОФЕЛЬ
Ну ты зажрался, я тебе скажу!
Ты помнишь, как король Филипп Испанский
Пред ангелом валялся на коленях,
Крича: «Я жить хочу! Не надо рая!» –
А ты насколько пережил его?
А вспомни, например, Наполеона –
За четверть века славы и побед
Он мучится в аду – а сколько ты
Успел пожать за это время лавров?
А вспомни русскую императрицу…
ФАУСТ
А ну их всех! Ведь ты умён…
МЕФИСТОФЕЛЬ
Возможно,
Хотя с тобою я связался сдуру.
ФАУСТ
Ты понимаешь – дело не в деньгах,
Не в лаврах, не во власти – власть и слава
Способны счастье дать лишь примитивным,
Безмозглым особям – а я не глуп,
Я не тщеславен, я не слишком алчен,
И счастье – не медаль и не монета,
Не книга, лучшая из всех на свете,
Не пьесы, что писал я за Шекспира…
МЕФИСТОФЕЛЬ
Согласен. Слава, деньги – суета.
Бесспорно, счастье – это ощущенье
Спасения; ты можешь утверждать,
Что, будучи на муки обречённым
Грядущие, спасения не чаешь –
Но на колу, на каторге, на дыбе
Нормальные Адамовы потомки
Торопятся скорее на тот свет.
От дыбы, от кнута, от меткой пули
Я много сотен раз тебя спасал.
Как адъютант спасает генерала;
А это было очень неприятно –
Всё время принимать твой скучный облик
И говорить: я Фауст, так и так!
Стреляйте, жгите, бейте, распинайте!
Положим, мне всё это пустяки,
Я создан из других материй – кстати,
Не хочешь ли заняться изученьем? –
Но всё-таки – сомнительная радость…
ФАУСТ
Конечно, ты не раз меня спасал,
Но это благодарности не стоит –
Ты просто выполнял наш договор,
Его статью пятнадцать дробь один.
И всё-таки я знаю, что умру –
Когда-нибудь, нескоро, потому что
Едва ли буду удовлетворён
Ещё лет двести, триста или больше…
МЕФИСТОФЕЛЬ
Типун тебе на вредный твой язык!
ФАУСТ
Но я умру. Исчезну без остатка:
Ты сам признал, что слава – суета,
Что жить в произведениях искусства –
Не слишком интересно: я ведь был
Когда-то статуей Буонаротти,
И право, это было очень скучно –
А в статуе жила моя душа,
Не тронутая пламенем геенны!
Мне часто говорили: «ты умрёшь,
Но дух твой будет жить в твоих открытьях», –
Какая чепуха! Подумать можно,
Что дух Ньютона в яблоке остался,
А Торричеллиев – ещё почище!
Чушь, чушь! Их дух – в раю или в аду,
А на земле их нету и не будет!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Ты стал циничным материалистом.
ФАУСТ
Вчера ты говорил, что я – романтик.
Но это всё не важно. Человек –
Не только книга или капитал,
Отнюдь не монумент на поле славы,
Он – рода человечьего звено.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Хоть в пятницу не говори красиво!
ФАУСТ
Ты не дал мне того, что есть у всех,
Что есть у нищего в его лачуге,
Безвестного, что вилку изобрёл,
Поэта, непригодного к печати, –
Ты не дал радостей семейных, чёрт!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Во-первых, слово «чёрт» излишне грубо –
Ведь я же не зову тебя «мужчиной»?
ФАУСТ
О небо!
МЕФИСТОФЕЛЬ
И тем более – «приматом».
Ну это ничего, я не обидчив.
Но ты уже не ценишь ничего!
Каких красавиц я тебе дарил!
От Клеопатры и до Помпадур.
Ты смог постичь все радости любви,
Какие лишь доступны человеку.
Положим, это не совсем семья.
Но разве мало жён ты пережил,
Вдовея, разводясь, а то подолгу
Живя в согласнейшем, примерном браке?
Прекрасных жён, отличных, милых жён,
Которые всегда тебя любили
И, более, которых ты любил.
ФАУСТ
Ах, Мефистофель, старый греховодник!
Я знаю, ты мне доставлял всех женщин,
Каких я только думал пожелать –
Любовниц пылких и любовниц кротких,
Супруг и ангелоподобных тёщ…
Но это не семья, всё это – так.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Что ж, маму надо было воскресить?
ФАУСТ
Нет. Ты всё точно сделал, Мефистофель,
Что мог. Но одного ты не умеешь.
Я понял – женщина подарок ада,
Но дети – это только Божий дар.
Я долго этого не понимал,
И тратил молодость на развлеченья,
И тратил зрелость на союзы душ
И снова старость тратил на разврат.
Но с той поры, когда мы проходили
Германией шестнадцатого века,
С тех пор, как Маргарита задушила
Единственного сына моего –
А я ещё был рад, что так случилось! –
С тех пор я больше не имел детей.
Последний раз тогда, при Маргарите,
Бог дал мне право отступить назад –
А я не пожелал, и с этих пор
Любой мой брак всегда бесплодным был.
Я думал, что старею или болен,
Иль женщины больны – и пил женьшень,
Который ты носил мне из Китая,
И новых жён искал, и многодетных
Вдовиц ласкал – но тщетно, тщетно, тщетно!
Не от здоровья – божья благодать,
Не от болезни – божье наказанье…
Теперь ты понял, что произошло,
Что душу обречённую сломило,
Когда постиг я, что её лишившись,
Ни грана никому не передам
В наследство вековое. Так неужто
Я буду радоваться капиталам,
Я буду счастлив многолетней славой,
Я задержу минуту упоенья?
Нет, дьявол не сумеет мне помочь!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Пожалуй, не сумею. Дело в том,
Что сам я – просто старый холостяк
И не люблю детей: они пищат
И пачкают пелёнки. Но, однако,
Посмотрим, милый Фауст, чья возьмёт –
В несчастье человек не видит счастья,
Когда оно вне круга бед его.
СЛУГА (входит)
К вам господин фон Гёте.
ФАУСТ
Нету дома!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Да ладно, за тебя его приму.