top of page

ЧЁРНОЕ И БЕЛОЕ

 

1. ИЗОЛЬДА БЕЛОРУКАЯ – ИЗОЛЬДЕ БЕЛОКУРОЙ, 15 июня

Ваше Величество, госпожа Изольда, королева Корнуэльская!

Это письмо отвезёт вам мой брат, герцог Каэрдин Бретонский; это письмо пишу я, Изольда Белорукая, которую Вы, возможно, ненавидите; я пишу его я по просьбе моего мужа, Тристана Лионского, которого все мы трое любим – не будем сейчас спорить, кто любит больше. Довольно того, что все мы знаем, кого любит сам Тристан – мне он такой же муж, как Вы жена Его Величеству королю Марку. Не сочтите мои слова за дерзость – сейчас я должна быть откровенна, и Вы, я полагаю, тоже. Вы понимаете, что я не стала бы обращаться к Вам, не будь в том крайней необходимости. К сожалению, она есть: тот, кого мы обе любим, при смерти.

Всё это время Тристан не мог усидеть в моём – то есть его – замке: здесь им овладевала тоска и разочарование. Стоит ли говорить Вам, как измучен он был Вашей любовью, своей любовью, своей неверностью королю, Вашему супругу, своим безумием – и на мне он женился, надеясь избавиться от этой муки; моя ли вина, Ваша ли вина – это ему не удалось. За время нашего брака он провёл дома едва ли месяц – все остальные ездил по Бретани и окрестностям и совершал подвиги, как в силу своей благородной и рыцарской природы, так, думается, и затем же, зачем женился на мне. Он встретил рыцаря в беде – его замок захватили подлым обманом враги; рыцаря этого звали Тристан-карлик (хотя карликом он вовсе не был – высокий и статный витязь). Наш Тристан не мог отказать ему в помощи, не пожелав даже вспомнить, какое дурное предвестие – встретить своего двойника. Они отправились сражаться; замок был отбит; законный его владелец пал на поле битвы; мой муж тяжело ранен отравленным клинком и сейчас находится при смерти. Он верит, что исцелить его можете лишь Вы; я, увы, не уверена и в этом – мне приходилось обращаться к ворожеям и колдуньям (я надеялась, что если они волхвованием придадут мне сходство с Вами, это тронет сердце Тристана и поможет ему забыть Вас – тщетно; впрочем, это не относится к делу), и они говорят, что противоядия это отраве найти нельзя: моего мужа может спасти только покой и природные жизненные силы. Однако Тристан умоляет Вас приехать в Бретань вместе с Каэрдином; не знаю, как Вам придётся поступить с Вашим супругом – думаю, что король, которого я глубоко уважаю, не обрадуется, узнав, что жена открыто бросает его и снова отправляется к любовнику, – но, думается, Вы сможете вновь обмануть его или просто добиться согласия – не секрет, что Тристан дорог ему так же, как нам, несмотря ни на что. И я присоединяюсь к просьбе мужа: быть может, встреча с Вами действительно совершит чудо, вернёт ему покой – исцеляющий покой… хотя я и не верю в это, но другой надежды нет.

Приезжайте, Ваше Величество, – это может спасти Тристана, может погубить его волнением, но в любом случае перелом в недуге неминуем. Прошу только об одном. Муж просит передать Вам с Каэрдином: если моему брату удастся привезти Вас, то на ладье будет поставлен белый парус; если Вы не сможете прибыть – чёрный. Умоляю Вас: приезжайте, если можете и хотите, но – под чёрным парусом. Слишком сильная радость при виде белого может погубить его преждевременно – раньше, чем Вы сойдёте на берег; если он увидит Вас только тогда, когда Вы войдёте к нему в горницу, то, может статься, Вы успеете что-нибудь сделать.

Но если в Вас есть хоть малейшая доля сомнения в том, что Вам удастся спасти его, – оставайтесь в Корнуэльсе: Вами искалечена жизнь Тристана – не нужно, чтобы Вас ещё и обвиняли в его смерти.

С уважением, сестра Ваша по несчастью

Изольда Бретонская

 

2. ОНА ЖЕ – ЕЁ ЖЕ, 21 июля

Ваше Величество, госпожа Изольда!

Прошу Вас прочесть это письмо, писанное мною не себе в оправдание, а Вам в утешение; не рвите его сразу, не вините меня, пока не прочтёте.

Вы, не сомневаюсь теперь, ненавидите меня и гневаетесь за смерть Тристана; Вы уверены, что сердце его разорвалось, когда он увидел с башни чёрный парус ладьи, на которой плыли Вы с Вашим супругом, королём – в чьём благородстве я теперь убеждена более нежели когда-либо, – и моим братом; этот чёрный парус, думаете вы, и был гибелен: мы обе совершили ошибку, но подвигла на ошибку Вас я, и смерть Тристана – Ваша беда и моя вина. Я понимаю, что Вы и не можете думать иначе. Однако всё произошло не так: я не могла объяснить Вас этого сразу, потому что Вы помните, в каком состоянии были мы обе. Вы не допустили никакой ошибки; послушайте же, как всё случилось на самом деле.

Тристан проводил свои последние дни на башне, вглядываясь в морскую даль в ожидании Вашего корабля; я неотлучно находилась при нём. Муж был в бреду, в горячке, яд распространился уже по его телу и, приближаясь к сердцу, помутил голову и очи – Тристан почти ослеп. Когда он не смог различать уже моря от неба и не в силах был приподнять голову, чтобы следить ладьи на горизонте, он поставил на эту стражу меня; глядя с башни, я ждала появления дальнего паруса, который должен был ознаменовать прибытие женщины, ненавидящей меня, любимой больше жизни моим мужем и способной – ещё надеялась я – спасти его. Силы покидали Тристана с каждой минутой ожидания, жизнь уходила, как кровь в песок; море было пустынно. Наконец, я увидела ладью под чёрным парусом – не зная ещё, вняли ли Вы моему совету или не смогли прибыть, и это только Каэрдин; я, вероятно, что-то произнесла.

– Корабль? – спросил вдруг Тристан отчётливо и даже приподнял голову…

– Да, – ответила я, с ужасом видя, что эо его усилие может оказаться последним, что он может не дождаться Вас и погибнет последняя надежда на спасение.

– Парус? – прошептал он. И тут я и совершила самое страшное: язык у меня не повернулся сказать правду, я испугалась – и ответила:

– Белый.

– Я спасён, – прошептал Тристан и откинулся вновь на ложе, постланное близ зубцов; лицо его в последний раз озарилось тою улыбкой, которая вызвала у Вас такое удивление. Я распорядилась, чтобы челядь помогла Вас пристать и проводила на башню; когда я снова повернулась к мужу, он был уже мёртв. Как я и боялась с самого начала, радость убила его.

Так всё это произошло; вашей вины здесь нет – ошибка только на мне… И кара на мне – король поддержал Вашу просьбу отдать Вам тело, дабы оно было похоронено в Корнуэльсе; я – теперь Вы знаете, почему – не посмела отказать. Вам осталась хотя бы могила, мне – лишь воспоминания о своей вине и своей беде… Я не прошу у Вас прощения –  я знаю, что это бесполезно; я просто хочу быть честна с Вами.

Прощайте, Ваше Величество, соименная сестра моя по горю…

Изольда Бретонская

 

3. КОРОЛЬ МАРК – ИЗОЛЬДЕ БЕЛОРУКОЙ, 15 августа

Госпожа Изольда, герцогиня Бретонская!

Случилось так, что Ваше последнее письмо получил уже я – супруга моя Изольда Белокурая скончалась сразу по возвращении нашем из Бретани, и я счёл допустимым прочесть адресованное покойной послание, о чём нимало не сожалею. Прежде всего должен сообщить Вам: да, Ваш муж и моя жена, согласно её предсмертной просьбе, похоронены рядом на одном церковном дворе, и на их могилах уже расцвели розы, стремясь соединиться – как стремились соединиться при жизни те, под ними… В приступе недостойного самолюбия я велел посадить между ними терновник, но он растёт медленно и едва ли помешает цветам.

Я вынужден, в свою очередь, прояснить кое-какие обстоятельства, касающиеся этих двух мёртвых и нас, двух живых. Да, я любил их обоих – и мне трудно сказать, кого из них больше. Возможно, Вы слышали, что я не по собственному желанию вступил в брак с Изольдой Ирландской – этого требовали мои бароны. Почему? Потому что иначе после моей смерти (а я уже немолод) престол был бы завещан мною Тристану – моему родичу и другу, преданному и честному. Признаюсь Вам, я – не лучший король для своей державы; я слаб – и не смог бы защитить свои владения от войск короля Артура; я мягок – и был недостаточно строг со своими вассалами; Тристан, воин и герой, мог бы и спасти Корнуэльс, и сохранить его после моей смерти. Но моим баронам это пришлось бы очень не по сердцу: у меня или сына, который пошёл бы в меня, они надеялись вырвать составленную уже ими тайно Хартию вольностей и, покорившись Артуру, сохранить свои привилегии, записанные в ней.

Я смирился; я отправил Тристана в Ирландию сватом, надеясь, что дело расстроится из-за того, что когда-то в юности он сразил на поединке брата Изольды. Вы знаете, конечно, все басни о приворотном зелье и его нелепой роли в этой истории; я не верю в зелье – и считаю естественным, что столь достойные молодые люди полюбили друг друга. Я никогда не винил их за любовь – меня сокрушила измена, измена жены и друга-вассала. Дорожа обоими, я потерял обоих.

Когда Тристан увёл мою жену в леса, погибла последняя моя надежда: что сын Изольды (его сын) пойдёт в родного отца, но будет считаться моим сыном и наследником – зачем, я уже говорил. С этой тайной мыслью я сопровождал Изольду к Вам в последний раз. Господь судил иначе: Тристан стал рыцарем Круглого Стола, то есть признал власть Артура над всей Британией, а потом бежал и погиб, не зачав сына; Изольда не дала мне наследника; к Вам и Тристану мы опоздали…

Я смогу продержать свою страну в руках до смерти; по завещанию она обойдёт к Артуру – ему это известно, и от войны с ним, по крайней мере, я избавлен. Мне остаётся одинокая старость… или новый брак, который не сможет спасти меня от воспоминаний о прежнем, как Ваш брак с Тристаном не принёс избавления ему.

И всё же я надеюсь на лучшую долю: я знаю, кто мог бы стать мне самой подходящей женою на свете в таком положении. Это одна знакомая мне вдова из Бретани, герцогиня Изольда Белорукая; её белой руки и прошу я этим письмом. Едва ли меж нами родится новая любовь; едва ли иссякнет то уважение, которое я к Вам питаю сейчас; и в любом случае у нас будет нечто объединяющее – общая скорбь об умерших. Это чище, чем скорбь о живых порознь.

Одновременно с этим письмом я направляю официальное сватовство к Вашему брату, герцогу Каэрдину; если Вы не откажете мне, не откажет и он – мы подружились тогда, на корабле. После моей смерти Вы сохраните если не моё королевство (его дожидается Артур), то хотя бы мой титул – и, может быть, добрую память. А при жизни нам будет легче вместе…

С искренним уважением

МАРК, король Корнуэльский.

 

Постскриптум: степень моего почтения и доверия к Вам показывает то, какой достойный молодой человек направлен к Вашему брату во главе сватовства. Если Вы и герцог дадите согласие, прошу Вас отправиться к моим берегам под белым парусом; в случае отказа упомянутый мною сват должен поставить парус чёрный. Я учусь у Вашего покойного мужа, как пытался учиться при его жизни.

 

Король Марк.

Копыта

КОПЫТА КРЫЛАТОГО КОНЯ

 

Багдад, Абу-Нувасу,

собств. дом, с личным

нарочным государыни

 

Друг мой Абу-Нувас! – ведь и в самом деле, вы один из немногих друзей моего мужа, которых и я могу причислить к своим друзьям. Отец и сын ал-Маусили – прекрасные музыканты, но терпеть меня не могут, как и весь двор. Недаром сам дьявол учил их музыке (кстати, я до этого и не подозревала, что Нечистый так талантлив в этой области; меня угощали вином якобы из его собственного виноградника, я, грешница, отведала и нашла его посредственным; не сомневаюсь, что им пренебрег бы столь тонкий ценитель, как вы). Но вы – старый мой друг, и свидетельством моего доверия может служить то, что я поручила вам учить моих сыновей стихосложению, хотя мне и доказывали, что подпускать вас к мальчикам небезопаснее, чем онагра к плодам кийюббы.

Однако сегодня я хочу возложить на вас гораздо более тонкое дело. Дорогой Абу-Нувас, вы знаете, сколько неприятностей мне всегда доставлял нрав моего августейшего супруга, да продлит Аллах его дни! Харун расточителен, а не щедр, пьяница, а не смакователь, развратник, а не влюбчив. Правда, половина его любовных связей – чистейшая выдумка; честно говоря, сдаётся мне, что здесь не обошлось без вас – некоторые сплетни явно носят следы вашего остроумия, а не державной похоти. Однако доверять сплетням я не люблю (чем и восстановила сплетников против себя); Харун же, да продлит Всевышний его чёрные дни, наслаждается своей дурною славой. Вам он наверняка тоже не раз говорил: «Абу-Нувас, как ни стремлюсь я к разнообразию и оригинальности, сколько ни хожу переодетым, кому ни одалживаю на час халифат – всё равно получается плоско и скучно. Давайте заранее придумаем побольше небылиц о себе, а то нас все забудут уже через сотню лет». Вы тогда подсказали ему то превосходную затею с Шахразадой; рада сообщить вам, что лучшие наши литераторы занялись «1001 ночью», не обойдя в ней своим вниманием и вас. Увы! Каково этим несчастным редактировать пошлые выдумки самого халифа, да не забудет его Тот, Кто не спит. Эту работу он поручил лично великому визирю Джаффару Бармакиду; что из этого вышло, вы скоро узнаете.

Так вот, невзирая на увековечение своих похождений на бумаге, ещё более того Харун любит непечатные истории о себе; в наши дни, когда море свободы слова затопило твердыни приличия, от сплетни требуется очень многое, чтобы не быть пропущенной цензурою. Любимой историей этого сорта мой Драгоценный Оплот избрал выдумку о своей кровосмесительной связи с собственной сестрой, принцессой Аббасою. Не стану обременять верблюда вашего внимания мокнущей губкой этого сооружения, тем паче что тут уж ваш вклад в него очевиден. Багдад поболтал, поболтал, сконфузил бедную принцессу (а ведь Повелитель правоверных, да судит его Ведающий Истину, потребовал, чтобы она ему подыгрывала) – и привык. Харун страшно огорчился.

– Что мне делать, Зубайда? – спрашивал он капризно. – Я же сирота и не могу распространяться о своей связи с родной матерью!

– О Оплот благочиния и Столп целомудрия! – ответила я. – Вырой же труп её из могилы и всенародно лобызай его в час полуденной молитвы на самом высоком минарете Багдада!

Супруг мой, да благословит его Любящий Чистоту, опешил, а потом изверг на персидский ковёр сок греховной лозы, каковым он перед тем злоупотребил.

– Ну ладно, – выговорил он наконец, – я тебе покажу, как шутит шутки с Преемником и Наместником Посланца Господня, да святится имя его!

– Аминь, – заключила я, не ведая, какой плод зачала блудница его разума.

Через два дня Харун, да припомнит ему это Взвешивающий Пороки, всенародно объявил, что я своими ревнивыми преследованиями затравила несчастную Аббасу, и он торжественно выдаёт её за Джаффара. Все неприятности и всю хулу, которым я подверглась в те дни, смыл с меня поток мёда и шербета, излитый вами в свадебной песни. Более очаровательной игривости вы не достигали никогда! Все были рады и довольны, а халиф, да узрит его благость Хранитель Очагов, недвусмысленно и конфиденциально сообщил всем гостям по отдельности, что брак этот – фиктивный. Увы, попугай красноречия – родич голубя рассеянности: новобрачных он предупредить об этом забыл.

Прошло необходимое время, и Аббаса раздалась в талии, а Джаффар, чувствуя, куда может подуть самум самодурства его государя и повелителя, поспешил спрятать её; когда же появился ребёночек, отец отослал его в Мекку. Но змея слуха поспешнее черепахи благоразумия. Венценосный супруг вошёл ко мне, сияя подобно начищенному гонгу и обнажая зубы, подобные престарелым скалам, и радостно возвестил:

– Радость моя, оказывается, у Аббасы родился от меня сын! Поревнуй как-нибудь пороскошнее, гурия моя!

– О Кристалл искренности, – ответила я, – удержи ковер-самолёт своей фантазии и феникса своей выдумки! Я не хуже тебя знаю, что прилюдно ты лишь целовал Аббасу, а в остальное время мои евнухи и рабыни не спускали с тебя глаз.

– А я их надул! – воскликнул Повелитель правоверных, смущённо хихикая. – Завтра же кто-нибудь сочинит мне, как я это сделал!

– О Мрамор наивности! – возразила я. – Узнай де, что слава может родиться от измышлений, но дети появляются на свет иным образом!

– Так что же, – сконфуженно и обиженно спросил Наследник Пророков, – это не мой сын? Немедленно проверю, и если этот шакал Джафар не только оскопил мои литературные детища, но и породил детище моей сестры, ему несдобровать!

– О Лев безрассудства! – рекла я, – не забывай, что Джаффар – мудрейший из Бармакидов, а Бармакиды – единственный оплот твоего престола!

Но Харун сообщил мне об отношениях моей бабушки с низшим из ифритов и ускакал в Мекку. Увы, бедное дитя не уподобилось зеркалу, когда он посмотрел в его личико: напротив, оно было преступно похоже на своего родного и законного отца!

Абу-Нувас, в минуту, когда перо моё украшает этот листок завитушками (кстати, как ты считаешь, стал ли лучше мой почерк после курсов каллиграфии? И не от тебя ли исходят сведения, что моего учителя в этой области я пустила на чернила и пергамент? Если от тебя, то это пошло), по приказу Всемилостивого повелителя плотники сколачивают крест для самого умного человека в халифате. Остальные Брамакиды арестованы и сидят в темнице; их приговорят к пожизненному заключению, как сообщил мне кади, которому предстоит вершить суд. Бедняжка Аббаса ещё ничего не знает, но я догадываюсь, что Изобретательнейший из правоверных (да будет с ним то, чего я желаю ему!) на этот раз сам что-нибудь да изобретёт.

Абу-Нувас, друг мой, скачи в Мекку и спрячь малютку. Замени последнему Бармакиду отца – ты ведь любишь детей, хотя и более старшего возраста. Спрячь его до поры, пока не посетит моего венценосного супруга и повелителя, наконец, Разрушительница Наслаждений и Разлучительница Собраний, да будет благословен её приход! Если она задержится и замешкается, я потороплю её, дабы халиф скорее узрел Престол Горний. Конечно, малыша потом могут попытаться сделать самозванцем, но я полагаюсь на твоё благоразумие и любовь к моему сыну и наследнику. И если, соловей Багдада, ты сможешь впоследствии представить халифу Эмину ибн Харуну нового Бармакида, то и сын мой, и держава его, и я лично будем благодарны тебе более, нежели оратай благодарен серебру дождя и золоту урожая. (Жаль, конечно, что у него не будет верного оруженосца из сыновей евнуха Масрура, но тут уж ничего не поделаешь.) Не теряй времени – мчи на запад и не забудь по дороге придумать что-нибудь для «1001 ночи». История про сорок разбойников, которую ты мне рассказывал, очаровательна; вставь туда моего блистательного Харуна (да узрит он предков своих до ближайшего утра и да насладится он непорочностью чернооких гурий завтра же!) и будь осторожен, ибо вол назидания скучен и бык достоверности груб, но крылатый конь высочайшей фантазии опускает копыта свои лишь туда, откуда последует наиболее громкий и исполненный таланта и оригинальности вопль.

Спешите, друг мой.

 

Старшая жена Повелителя правоверных

Харуна Ар-Рашида Аббасида

Её высочество госпожа ЗУБАЙДА

 

181 г. Хиджры, джумада 2-го дня

bottom of page